– Никита, мне стало известно о записке Коха. Ты не поинтересовался у него, почему он все это написал и подписался своим именем по-немецки?

Колосов пожал плечами.

– Сережа, а что такое «сладчайший путь в Дамаск»? – спросила вдруг Катя. – Тебе такое выражение нигде не встречалось?

– У Брюсова, кажется… Аллегория многотрудного, почти крестного пути. – Мещерский глянул на Катю с изумлением. – А почему ты спрашиваешь?

– Так. Вспомнила кое-что.

– Только это, по-моему, аллегория-антипод. Никакого религиозного смысла в этом понятии нет, – припоминал Мещерский. – Это аллегория не духовной, скорее физической, плотской любви. Достижение ее, постижение сути. И в роли божества тут выступает любимое существо.

– А при чем тут Дамаск?

– Ну, это из преданий рыцарей-крестоносцев, отправлявшихся в Палестину. По правилам, отправляясь на освобождение Иерусалима и Гроба Господня, они должны были отринуть от себя все мирские радости, любовь, в том числе земную. Но многие были не в силах сделать это. И вот кто-то отправлялся тропой духа и небесной любви в Иерусалим, а кто-то тропой любви земной, тропой наслаждений в Дамаск – аллегорическое место, средоточие страсти. Но это все аллегория, предание, поэтические метафоры трубадуров.

– Метафоры любви? – уточнила Катя. – Ну да, пожалуй, – любви, страсти, вожделения, служения любимому существу, любовные муки. Но я не пойму, к чему ты все это у меня спрашиваешь?

– Просто хотела это выражение прояснить. Я его услышала от этого вашего Генриха Коха. Бедный рыцарь Генрих… – Катя смотрела в окно, лицо ее выражало смесь брезгливости и печали. – Его, наверное, теперь в институт Сербского на обследование положат.

– Да, но только если прокуратура его до суда оставит под стражей, – хмыкнул Колосов.

– То есть как? – встрепенулся Мещерский. – Его – жуть такую, извращенца отпустят под подписку?

– Санкция статьи невелика и не сурова. Если, конечно, мы его причастность к убийствам не докажем.

– Ну, вы даете, Никита! – Мещерский стукнул по столу. – Кох! Ах ты… И фамилия-то… Да я б с такой фамилией сразу бы удавился! Некий Кох был гауляйтером Украины, палач, гестаповец, его потом в Праге партизаны грохнули. Уж лучше тогда фамилия Шикльгрубер, ей-богу!

Катя покосилась на Мещерского – и все-то ты знаешь, эрудит наш, светлая голова, а мы… А всего сутки назад упрекал, что я «слишком занята этим делом»! А теперь вон Никиту учит, что тому с некрофилом делать.

– Сережа, ты не волнуйся, а лучше подумай. Мы тебя не кричать, а думать позвали, – сказала она кротко. – Ты видишь, как мы все запутались. Я, признаюсь, совершенно. Никита… ну, он вид делает, что у него все под контролем, но он тоже в жутком разброде. – Она бросила взгляд на Колосова. – А ты, Сережа, человек свежий, более того, в отличие от нас с логикой абстрактной дружишь. И порой отличаешься оригинальными суждениями. – Она льстила кротко, ласково. – И потом ведь были уже случаи, когда ты Никите реально помогал… Так что думай. Вот во всем, что я тебе рассказала – в этих убийствах, в задержании Коха, – вот в этом самом, на что лично ты в первую очередь обратил внимание?

Колосов сидел у двери на кожаном диване для клиентов турфирмы и вроде был занят тем, что разглядывал свои запыленные ботинки. Но Катя знала: он слушает то, что сейчас говорит она и что, возможно, изречет, как оракул, Мещерский.

– Что ж… До сих пор не установлено прямой связи между убийствами Севастьянова и Петровой, – начал Мещерский.

– Так. Что еще? – Катя задавала вопросы с любопытством.

– Почерк в этих убийствах разный. И почерк убийства Петровой некоторыми деталями схож с тем, что вытворял с трупами на кладбище Кох.

– И что из этого?

– Это может быть закономерностью, если он виновен, либо случайное совпадение, либо инсценировка.

– Тогда получается, что настоящий убийца знал про визиты Коха на кладбище?

– Возможно. Но в мире так много случайностей и совпадений, Катя. Петрову могли ударить по голове первым тяжелым предметом, который попался под руку. А попалась лопата. Кстати, ее собственные инструменты – лопату, метлу, все, чем она убирала клетки, нашли, осмотрели?

– Осмотрели, – откликнулся Колосов. – Что еще скажешь?

– А с точки зрения абстрактной логики… Знаешь, Никита, все это как-то алогично… Выбор жертвы, способы убийства… Все как-то спонтанно, стихийно. Я бы сказал даже, по-женски. – Мещерский покосился на Катю. – Среди подозреваемых есть женщина, я правильно понял? И она конфликтовала с Петровой и общалась с Севастьяновым. Вы ее допросили?

– Еще не успели. Допросим.

– У тебя ведь был какой-то план действий, перед тем как вы отвлеклись на Коха, – заметил Мещерский. – Наверняка. Ну, я думаю, надо его реализовывать. А с Кохом… Что ж, он пока у вас в руках, на том спасибо.

– Никита, во сколько ты завтра поедешь в Стрельню? – прямо спросила Катя. – Учти, с одиннадцати там репетиции, так что, думаю, всех, кого надо, застанешь. И знаешь, в эти дни, если случайно встретишь меня в цирке, не обижайся, что я тебя не узнаю. Договорились?

Глава 22

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату