Эх вы, молодежь! Алина, у тебя это… спирт-нашатырь есть?
– Что вы опять орете с утра?!
Катя воровато приоткрыла один глаз: голос был хриплый, гневный, мужской. Рядом с загорелыми ножками Алины (а только их и можно было созерцать из неудобного положения) появились еще одни ноги – тоже голые и волосатые. Катя взглянула вверх: рядом с Алиной возвышался старый знакомый – Литейщиков с седьмого этажа: заспанный, всклокоченный, завернутый, как в тогу, в простыню.
– Ой, батюшки. – Видимо, увидеть его здесь, в чужой квартире, не ожидала и Клавдия Захаровна. – Мы-то чего… мы ничего. Это вот она, жиличка новая. Обморок у нее. Глаза вон открыла, в себя пришла. Подняться-то ей помогите.
Катя почувствовала, что ее поднимают чьи-то сильные руки. Она глубоко вздохнула, захлопала ресницами, как это обычно играют актрисы в фильмах, и «пришла в себя».
– Что это? В глазах вдруг потемнело… – Она посмотрела на своих новых соседей. – Извините, я, кажется… я крови ужасно боюсь. Ни видеть не могу, ни даже слышать. – Она с нежной мольбой взирала на Литейщикова (двенадцать лет общего режима по статье контрабанда и валютные махинации, отбыл две трети срока, освобожден условно-досрочно, лечился от туберкулеза и категорически не желает сотрудничать с правоохранительными органами). – Мне сказали, что в моей квартире убили человека прямо накануне. А я-то, дура, обрадовалась – как дешево сдают!
– Не в вашей квартире, а вон в той, – Литейщиков кивнул на дверь 15-й. – А вы тоже хороши, – он посмотрел на Алину. – Черт, уже опаздываю! Сколько времени? У кого часы есть?
– Без четверти восемь, милок, – ядовито подсказала Клавдия Захаровна. – Я к тебе в дверь звоню, звоню. А ты вон где, оказывается… На вот подпиши жалобу. Коллективная, от всего подъезда.
– На ментов, что ли, снова жалобу строчите, Клавдия Захаровна? – ухмыльнулся Литейщиков. Катя чувствовала на себе его взгляд – точнее, на своих голых ногах и на вырезе халатика. – Хорошее дело, так их, зараз. Давайте ручку. Только, чур, я неразборчиво. В общей массе.
«Еще бы тебе разборчиво подписываться», – подумала Катя, мысленно сравнивая Литейщикова этого с тем Литейщиковым, с видеопленки, – яростным и таким несчастным, что его было просто жаль. Сейчас фигурант был совсем другим. От него пахло алкоголем, терпким мужским дезодорантом и Алиниными духами. Тело у него было худым, костистым и волосатым. Он положил на плечо Алины руку – на пальце поблескивала все та же золотая печатка.
– Ну что, получше тебе? – спросила Алина Катю. Голос у нее был грудным, хрипловатым – то ли со сна, то ли от бурной вечеринки с Литейщиковым. Перешла на «ты» она просто, будто они давным-давно с Катей были соседками.
– Ничего, только голова немного кружится. – Катя цеплялась за косяк. – Испугалась я что-то… И ночью мне тоже как-то не по себе было. Теперь ясно от чего.
– Выпить хочешь? – Алина оглянулась на Литейщикова.
– А есть?
– Осталось немножко. Я тебе сейчас вынесу, живо взбодришься.
– Ну, очнулась, Екатерина? Вон как тебя пробрало. Теперь поняла, в какой ты дом въехала. Проклятый прямо. – Клавдия Захаровна сунула Кате под нос листки с подписями. – И правильно делаешь, что боишься. Мы все тут боимся – чуть лифт стукнет, чуть дверь хлопнет. А если мер никаких принимать не будем, если все на самотек пустим, вообще все тут свои головы сложим безвинно. Подписывай вот тут. Пусть прокурор распорядится пост у нас постоянный в доме милицейский организовать. Пусть ночами дежурят! Ты не бойся, милая, бояться волков – в лес не ходить. А оставлять все это так просто нельзя. А если прокурор откажет – я в мэрию обращусь и выше!
Бормоча что-то еще, Клавдия Захаровна направилась к лифту. Литейщиков тем временем скрылся в недрах квартиры.
Катя, оставив свою дверь открытой, вернулась в коридор и села на ящик для обуви. Вошла Алина с бокалом – на дне плескалась какая-то жидкость.
– Джин. Только неразбавленный, тоник у меня кончился. На, сразу станет легче, – она протянула Кате бокал. – Ты, значит, только вчера въехала? Ну и новоселье! Квартирка… Посмотреть можно?
– Конечно, проходи, спасибо тебе…
– Алина, Аля, – Вишневская тряхнула своими африканскими косичками. – Ты одна тут или с кем-то?
– Ну, пока одна, а там… – Катя засмущалась. – У меня друг есть, но… мы пока еще не решили, будем только встречаться или жить вместе.
– Ты москвичка?
– Да.
– А что же на съемной? От папы-мамы улимонила?
– Да в общем, у меня брат еще младший, – Катя сочиняла на ходу легенду. – А мы с моим другом решили…
– Кто за квартиру-то платит – ты или он?
– Пока пополам.
– Понятно. А сколько?
– Да представляешь, за сто долларов всего сдали. Я так удивилась – почти в центре, на Ленинградском проспекте, двухкомнатная и за такую цену.
– И ты клюнула. Через фирму, что ли, снимала?
– Ну да, они, наверное, про это убийство узнали и… Аля, а кого же убили? Соседа вашего?
– Черт его знает. Говорят, чужой какой-то мужик совсем, не из жильцов. Что тут было! Милиции! С
