данные на предварительном следствии. Колосов не услышал ничего нового за исключением некоторых изменений в версии Приходько – тот, как оказалось, не так уж и быстро покинул двор в тот вечер. Он, например, видел, как Игорь Зотов ушел к себе в подъезд, Стрельников – куда-то на улицу после звонка по мобильнику. «А мы с Русликом (Багдасаровым) остались, курили, – повествовал Приходько. – Потом я мамку свою увидел, сумки она перла, я ей пошел помочь». Он тоже утверждал, что драка во дворе «рассосалась» сама собой, потому что «Игоряну и Багдасарову помешали». Въехавшую во двор машину он тоже припомнил, даже марку ее назвал – «кажется, «Фольксваген». Но эти его слова тут же опровергли Стрельников и Кайсуров, утверждая, что он «Тойоту» от «Запорожца» не отличает и что машина точно была темная, но никакой не «Фольксваген», а скорее «БМВ», а может, «Ауди» или «Волга».
На этом дебаты закончились – явился учитель физкультуры, в спортзале начиналась тренировка по баскетболу. Стрельников и Кайсуров пошли играть, а Приходько болеть за приятелей.
Свидерко предложил съездить перекусить чего-нибудь в кафе-бистро «тут рядышком». По дороге в машине они с Никитой еще раз прослушали записи допросов.
– Да уж, детки, – хмыкнул Свидерко. – Ты заметь, ну хоть бы кто-нибудь пожалел этого Руслана Багдасарова. Ладно Мальцев – несмышленыш еще, к тому же тот его отдубасил, но эти-то болваны здоровые… Он же их товарищ. В драку за этого Кайсурова полез, а тот… Нет, не пойму я, Никита, они сейчас совсем уж тупые стали, не осознают, не чувствуют ничего, что ли? Хоть бы спросили, поинтересовались – как он там в больнице, не надо ли чем матери его помочь? Нет, встали и пошли в баскетбол тренироваться. Вот сучата, а? Клоны, мать их… Ты-то что скажешь?
– Скажу, что свидетелей нам надо со стороны искать, допрашивать. От бойцов этих мы вряд ли еще что-то узнаем. Насчет старухи, что из окна кричала, я, пожалуй, знаю, к кому мне обращаться. Но там еще свидетель был – водитель. Может, это кто-то из жильцов дома? У тебя список транспортных средств по четвертому корпусу, там, кажется, «Фольксваген» числится за неким Сажиным, насколько я помню. – Никита спрятал диктофон в карман. – Я, пожалуй, туда на место подъеду вечерком, постараюсь еще справки навести. Если повезет, может, этот Сажин и некая Гринцер Надежда Иосифовна что-то еще к нашей скудной информации прибавят. А если Приходько с этим «Фольксвагеном» все же напутал, тогда… Ну, тогда будем искать по списку «БМВ», «Ауди» и «Волгу».
– Серая «Ауди» принадлежит отцу Игоря Зотова, – сказал Свидерко. – Кстати, у них там во дворе и гараж-«ракушка». Зарегистрирован под номером сорок три. Я по нашей установке проверил… Тебе этот номер, кстати, ни о чем не говорит?
– Я читал протокол осмотра места, – спокойно ответил Никита. – Только следователь тогда искала у гаража осколки бутылки. А бутылки-то, милый Коля, никакой и не было.
Остаток дня тянулся убийственно медленно. Так уже случалось с Никитой раньше: поисковая лихорадка, азарт, интерес, уверенность, что все идет правильно, по единственно верному, единственно возможному логическому пути, внезапно натыкались словно на какую-то невидимую преграду. Никита даже порой представлял ее мысленно: этакая прозрачная стена из пуленепробиваемого темного стекла. Обойти невозможно, увидеть, что там с другой стороны, не под силу.
Свидерко, злой и усталый, мотался в УВД с докладом к начальству, затем в бюро судебно-медицинских экспертиз еще раз проконсультироваться по поводу характера ранений Багдасарова и Бортникова, потом в прокуратуру, затем на Петровку. Оперативники тоже рассредоточились по участку, снабженные ворохом прокурорских и начальственных ЦУ. Отделение милиции опустело. Кроме дежурной группы, кинолога, Колосова, расположившегося в кабинете Свидерко, и мышей, нагло возившихся за деревянной рассохшейся обшивкой стен, не было ни одной живой души.
В пять ушли и рабочие-ремонтники. Никита открыл в кабинете форточку, чтобы изгнать терпкий дух масляной краски и скипидара, зажег настольную лампу и снова погрузился с головой в объяснения, рапорты, справки, протоколы допросов. Дело пухло и разрасталось, и процесс этот уже нельзя было остановить.
Одну за другой он снова и снова прослушивал записи бесед с жильцами, с подростками, кое-что выписывал себе в блокнот, что-то помечал. И все ждал: может быть, вот сейчас раздастся звонок, и это будет Катя. Может, там в доме и не случится никаких новых происшествий, просто… Просто она захочет поговорить с ним, услышать его голос.
Они поболтают минут пять – на большее ведь он и не претендует. У них нет никаких иных тем для беседы, кроме этого дела, работы. А Катя даже по делу сегодня говорить с ним избегала. Даже не смотрела на него. Наверное, в душе простить не может, что он втянул ее во все это, заставил переехать, фактически с мужем поссорил. Она его любит – мужа… Факт. И никуда от этого факта не денешься. Только о нем, наверное, и думает, и мечтает. А все другие пусть хоть сдохнут от тоски…
Никита внезапно почувствовал, что, несмотря на открытую форточку и ледяной сквозняк, ему душно. Телефоны не звонили. Обычно разрывавшиеся с утра до вечера, они предательски молчали.
Около семи он сложил все материалы в сейф, запер его, вручил ключ дежурному и отправился на Ленинградский проспект. Он намеревался возобновить личное официальное общение с жильцами дома. По его расчетам, тот, кто был ему сегодня нужен – владелец темно-синего подержанного «Фольксвагена» Евгений Павлович Сажин, – должен был уже вернуться с работы.
Расчет оказался точен. Синий «фолькс» стоял во дворе между ракушками. Кстати, на том самом месте, что и некогда «Волга» Бортникова. Места удобной парковки в этом дворе, как и во всех прочих московских дворах, ценились на вес золота. И те жильцы, кто возвращался домой раньше, захватывали лучшие, освещенные фонарем участки под окнами.
Дом жил самой обычной вечерней жизнью – в арку въезжали автомобили, гуляли с собачками старушки, в снегу на детской площадке визжали, бултыхались какие-то крохотные недомерки. За ними зорко надзирали бабушки и молоденькие хорошенькие мамы, некоторые с колясками. Погода к вечеру значительно улучшилась – ветер стих, заметно потеплело. Пахло сырой терпкой свежестью. И народ пользовался минуткой, чтобы глотнуть перед сном хоть немного кислорода пополам с бензином.
Вместе с Никитой в подъезд четвертого корпуса, доверчиво набрав ему код по домофону, вошла невысокая полная круглолицая женщина в брюках и белой теплой куртке. Она тяжело переводила дух, с трудом преодолевая короткий лестничный марш до лифта. Лицо у нее было землисто-бледное, усталое и какое-то отрешенное, словно женщина почти не замечала окружающие ее вещи и предметы, чутко прислушиваясь к чему-то внутри себя. Только в лифте, стоя с ней рядом, Никита увидел, что женщина беременна – она расстегнула куртку, выставив свой выпуклый огромный живот, обтянутый тесной шерстяной кофточкой.
Это была Зоя Зотова – мать Игоря. Дышала она с усилием, вытирая со лба капельки пота.
– Вам нехорошо? – спросил Колосов. – Может быть, вам помочь? – Он отчего-то страшно робел перед беременными женщинами. Они всегда казались ему существами из какого-то иного измерения.
