Отчитка:
Особый случай
Перед тем, как покончить с собой
Из письма: «Дорогая Наталья Ивановна. Я думаю, что Ваши книги мне послал сам Господь Бог. И было это так. Я поехала на кладбище, чтобы, перед тем как покончить с собой, попрощаться с близкими моему сердцу могилами. Мое решение умереть было твердо осознанно и непоколебимо, потому что у меня не было больше никаких сил жить, а вернее, существовать.
Обойдя могилы моих родных, я возвращалась домой, намереваясь перед своей смертью помыться и помолиться в последний раз о своей грешной душе. Я не села в автобус, а шла пешком, несмотря на боль во всем теле, потому что мне хотелось просто посмотреть на живых людей, деревья и солнышко, которого более не увижу. Я уже не думала о грехе самоубийства, меня больше это не пугало. Хотелось обрести покой и избавиться от страдания, которое я испытывала ежедневно, ежечасно и ежеминутно. Наступил предел моему терпению, пришла пора покончить со всем, что столько лет меня мучило и терзало.
Задохнувшись от ходьбы, хотя я шла еле-еле, я вынуждена была присесть на скамейку. Зная, что от меня сильно воняет мочой, так как у меня было хроническое недержание, я покосилась на женщину, сидевшую на этой же скамейке. Но она сидела, читая книгу и не обращая на меня внимания. Мне видна была обложка книги, которую она держала в руках. «Я вам помогу», – прочитала я и неожиданно для себя непроизвольно громко хмыкнула, так как подумала, что мне уже вряд ли кто-нибудь поможет. Мое хмыканье получилось, наверное, слишком неприлично громким, или, скорее всего, ангел жизни вмешался в тот момент в мою судьбу, послав мне эту женщину с Вашей книгой.
Тогда я об этом еще не думала. Просто женщина, усльшав мое скептическое восклицание, повернула ко мне лицо. Оно выражало вопрос и недоумение по поводу моего красноречивого хмыканья. Мне стало неловко, ведь, в сущности, я человек очень деликатный. И как бы оправдываясь за свое нетактичное поведение, я сказала незнакомке:
– Мне-то уже вряд ли кто поможет.
Произнеся это, я вдруг почувствовала такую острую жалость к себе, что горько расплакалась, не стесняясь своих слез, не желая замечать взглядов проходивших мимо нашей скамейки людей. Ведь завтра меня уже все равно не будет.
Вот тут-то, утешая меня, Лена (так, оказалось, зовут мою случайную знакомую) стала меня убеждать, что нужно бороться и что следует испробовать хотя бы еще один шанс, к примеру, эту книгу. Лена стала приводить примеры из Вашей книги и говорила, что ей лично эта книга очень помогла.
Она даже перекрестилась, как бы подтверждая справедливость своих слов.
– Мне тоже, – говорила Лена, – было так плохо, что я думала уже не выкарабкаюсь, но подруга дала мне одну из книг этого автора. Подумав, я рискнула обойтись без операции, начала себя лечить. И вот, как видите, слава Богу, я вполне здорова, хотя, наверное, об этом нельзя никому рассказывать.
И Лена стала плевать через плечо, чтобы не сглазить того, чем она со мной поделилась.
– Возьмите, – протянула мне Лена книгу, – у меня их 12 штук. Бог даст, и Вам они тоже помогут.
Вот так, Наталья Ивановна, Ваша книга попала ко мне в руки, и я усмотрела в этом промысел Божий. Прочтя дома Вашу книгу, я решила Вам написать все, что со мной произошло много лет назад, из-за чего я превратилась в развалину и инвалида, желающего расстаться со своей мучительной и никчемной жизнью.
Наталья Ивановна, клянусь Вам, что все, что я сейчас расскажу Вам, – истинная правда. Я бы не осмелилась Вам лгать. Человек, собирающийся себя убить, не станет сочинять и лукавить.
Было это в мое пятнадцатилетие. Моя мама после многолетнего одиночества наконец встретила подходящего мужчину и собиралась выйти за него замуж. Для того чтобы я не мешала ей, так как у нас была однокомнатная квартира, она отправила меня к тетке на Урал. Провожая меня на поезд, мама виновато смотрела мне в глаза, но все равно я видела, как она похорошела от свалившейся на нее нежданной любви. Вряд ли тетка обрадуется мне, так как вот уже несколько лет она не отвечала на наши письма. Понимала это и мама, но у нее не было другого выхода. Я имею в виду то, что дядя Жора, ее ухажер, весело поглядывал на меня, и отнюдь не как на свою падчерицу. Эти взгляды видела не только я, но и моя мама. Очевидно, она ревновала, совершенно не умея скрывать своих чувств.
Наконец мой поезд тронулся. Сидя в общем вагоне, я жевала вареные яйца и думала, что не пропаду. На худой конец буду мыть полы, устроюсь куда-нибудь. Образование было у меня восемь классов. В то время почти у всех была восьмилетка, и это было нормально.
Через два дня пути я добралась. Деревня оказалась небольшая, какая-то серая и грязная. Найдя дом тетки, я постучалась, никто не ответил. Я толкнула дверь, она отворилась, и я вошла. Вначале я подумала, что изба пустая, но потом мне стало ясно, что в доме кто-то есть. Было слышно, как кто-то горячо и быстро что-то шепчет. Тихо заглянув в соседнюю комнату, я увидела стоявшую на коленях перед иконой пожилую женщину, она молилась. Заметив меня, она не прервала своей молитвы и, только договорив ее, встала с колен.
Я спросила ее, где тетя Валя, пояснив, что приехала к ней на жительство. Женщина назвала себя Катериной, сказав, что теперь она живет в этом доме. Дом ей отписала моя тетка за то, что Катерина ухаживала за ней, пока та не умерла.
Узнав, что моя тетя умерла, я растерялась, так как не знала, куда я теперь должна идти ночевать, да и вообще, как я буду жить.
– Сходи к председателю, – посоветовала мне Катерина.
В сельсовете был телефон, и мне разрешили позвонить к себе домой. Услышав, что тетка умерла и я собираюсь домой, мать буквально зашлась от злости.
– Так и знала. Из-за тебя теперь мне не будет счастья. Да что же это такое, не могу же из-за тебя опять... – орала она в трубку.
Но я не дослушала ее и положила трубку. В тот момент я решила, что домой я не вернусь ни за что. Мне было обидно, что мать даже не поинтересовалась, как я доехала.
Выслушав меня, председатель сельсовета сказал:
– Ладно, оставайся. Работы в селе много, так как все бегут в город за легкой жизнью, людей не хватает. Изб брошенных навалом. Живи, не пропадешь. Вон я вообще с семи лет живу без родителей и, как видишь, не помер.
