– Как мне теперь быть с беременностью? Ведь стыдно сказать родителям. Поехала за дипломом, а привезу вместо диплома ребенка. Маму подведу, каково ей будет – директор школы, а у самой в доме Бог знает что творится: дочь ребенка нагуляла!
Выслушав меня, бабушка Дарья неожиданно сказала:
– Все ясно... не плачь. Завтра он к тебе придет и замуж позовет. Но только у меня одно условие, жить будете у меня. Не бросай меня, деточка, я к тебе так привыкла. Обещай мне это, моя ягодиночка, и он завтра же придет к тебе.
Я уставилась на бабу Дашу: не тронулась ли от старости – мелькнуло у меня в голове. Ведь только что я ей рассказала, что Виктор меня бросил и что через неделю у него свадьба с Берестовой Галей, что он видеть меня не может и даже по щеке последний раз меня ударила, когда я за него цеплялась, не отпуская от себя, умоляя начать все сначала ради ребенка, который у меня скоро будет!
Но баба Дарья уже несла Библию и твердила:
– Клянись, детка, что, пока я не умру, ты не бросишь меня одну помирать, а за это я верну тебе твоего Витьку. Будет у тебя муж и у дитя отец, оставлю я тебе дом, и деньги в Сбербанке, и ценности, которые у меня есть. Всего год подожди, не бросай, я ведь знаю, сколько проживу. Мне ведь на веку 79 лет отмерено. Правда, могла бы я себе вымолить еще пожить годков двадцать, да не хочу коптить небо и святых тревожить своими просьбами за себя не хочу. Ведь всю жизнь только за чужих просила. Я ведь, детка моя, ведунья, по-нынешнему знахарка и поэтому все ведаю и много чего могу. Восемь лет я отказываю людям в их просьбах, чтобы подготовить свою душу да и отдохнуть от той каторжной работы, которую я всю жизнь имела. А тебе помогу. Клянись, детка, на Библии, и он завтра же позовет тебя замуж!
Не могу сказать теперь: то ли убедил меня уверенный тон бабы Дарьи, который вселял в меня желанную надежду, ту, что я уже совсем потеряла, но я как за последнюю соломинку схватилась за старинную Библию обеими руками и стала ее целовать и говорить, что если только Виктор женится на мне, то я бабу Дарью до последнего часа жизни не оставлю!
Потом она умыла меня собственной рукой и вытерла своим подолом. Не знаю, что именно произошло в этот момент, но я стала подобна сомнамбуле. Я двигалась будто во сне, слышала, понимала, видела, но была в чьей-то невидимой воле и власти; было ощущение, что я смотрю на себя откуда-то со стороны: вот я иду вслед за бабой Дарьей вверх по лестнице в комнату, в которой много свечей и икон, вот мне расплетают прическу, волосы щекочут по голой спине. Я все это чувствую, но мне не стыдно своей наготы, пришло состояние полного покоя и умиротворения.
Тяжелая ладонь на моем затылке подтолкнула меня к зеркалу. Я слышу и разбираю забористые, складные, а иногда и нескладные слова, которые быстрым полушепотом говорит баба Даша. Некоторые слова я помню до сих пор: «Встретьте его ходячего али стоячего, душу его вынимайте, кровь из него выливайте, в спину толкайте, все к рабе Божьей Елене провожайте».
Конечно, это не точно. Полностью я не вспомню, что приговаривала Дарья за моей спиной. Помню только, что тогда сомлела я так, что не смогла выйти из этой комнаты – не было сил спуститься вниз к себе, и баба Дарья уложила меня на маленьком старомодном диване.
Утром я была свежа и полна сил, позавтракав, я пошла в институт. Еще подходя к знакомому зданию, я увидела Виктора. Он крутил головой, выискивая меня глазами. Поравнявшись с ним, я остановилась, а Виктор схватил меня за руку и стал говорить, что он понял, что любит только меня, и если я его не прощу, то для него все будет кончено, так как он не представляет своей жизни без меня. Он уговорил меня не ходить в этот день в институт, и мы уже к вечеру подали заявление в загс. Я уговорила его, что мы будем жить у бабы Дарьи.
С этого дня наступила новая эра в моей жизни. Я была счастлива. Единственное, что мешало моему счастью, – это тошнота из-за моей беременности.
После регистрации прошел месяц, и моя свекровь (к ней мы заходили примерно два раза в неделю) стала уговаривать нас перейти к ним в квартиру. Доводы ее были разумны: скоро будет ребенок, в квартире всегда горячая вода, не нужно бегать в туалет на улицу, а это значит, что будет меньше вероятности застудить на морозе грудь. Опять же ребенку нужна постоянная температура, а ночью дом остужается, ну и тому подобное. В ответ на ее слова мне нечего было возразить, и выглядел мой отказ как явное нежелание жить вместе со свекровью, а это, согласитесь, обидно для нее и для моего мужа. Меня уговаривали все: свекровь, свекр, муж, а я упорно отказывалась. Не могла же я сказать им, что поклялась на Библии жить с чужой для меня женщиной. Этого бы, наверное, никто не понял!
Однажды, придя из института, я застала у себя в доме свекровь. Она сидела на кухне с бабой Дарьей. Из ее слов я поняла, что она приехала за моими вещами и за вещами Виктора на грузовике.
И действительно, возле дома на улице стояла машина. Баба Дарья позвала меня в комнату и стала яростно шептать, что я должна помнить свою клятву, данную на Библии. Сказала, что из-за меня она нарушила свое обещание Богу девять лет молиться о прощении своих грехов, что она стала клятвоотступницей перед Господом, потому что пожалела меня, а теперь я должна сдержать свое слово.
Но меня раздражало то, что в тот момент говорила баба Дарья. Муж был при мне, я замужем. Почему я должна ссориться со свекровью из-за какой-то клятвы? Ведь сама-то Дарья тоже слово не сдержала, правда, из-за меня, но все-таки не сдержала ведь!
Я сказала бабе Дарье слова, которые, наверное, все-таки не должна была говорить. Я видела, как она схватилась рукой за сердце после моих слов, но я не хотела сдаваться, я уже решила покинуть ее дом. Все, что я ей говорила, было сказано ледяным тоном. Слова я выбирала побольней, чтобы уже раз и навсегда порвать наши с ней отношения:
– С чего ты взяла, старая ведьма, что я должна тебя караулить в этом паучьем гнезде? Меня тошнит от вони в этом поганом доме. Я должна каждый день ездить сюда в электричке, чтобы тебе, королева гребаная, доставлять удовольствие быть не одной. Была бы добрая, то не сидела бы теперь одна. Не рассчитывай на меня, я не собираюсь тебя караулить, ждать, пока ты загнешься. Ты, может, еще десять лет проживешь, а я здесь с ребенком должна жопу на морозе морозить?
Примерно так, а вернее, намного резче я сказала бабе Дарье. Она меня не перебивала, слушала с каким-то ужасом на лице, как будто увидела что-то страшное. Потом она подняла ладони, поднесла их к лицу и закрыла себе глаза:
– Боже, душу бессмертную опоганила ради этой неблагодарной.
Сказав это, она враз переменилась. Из мягкой, улыбчивой старушки она перевоплотилась в какую-то твердокаменную. Даже голос ее изменился:
– Ну смотри, я ведь не только жалеть умею, но и наказать могу. Как ты со мной, так и я с тобой!
Сказав так, она повернулась и ушла. Я стала собирать веши, зашла моя свекровь и стала помогать. Мы сели в машину, никто не вышел нас проводить. Нагруженный грузовик ехал не очень быстро. Мы со свекровкой сидели в кабине. Она достала узелок и стала его развязывать.
– Дарья дала на дорожку, – сказала она. – Давай посмотрим, что там. Обиделась она, наверное, не вышла к нам. Ну ничего, купите с Витей торт, съездите к ней, поговорите, она и помягчает.
Говоря так, свекровь развязывала концы узла на платке, который баба Дарья дала нам на дорогу.
Меня постепенно охватывала смутная тревога. Я не сводила глаз с пальцев свекрови, наблюдая, как она развязывает узелок. Наконец платок развязался, и мы обе вскрикнули. В платке было гнездо и огромный лохматый паук. Ни с того ни с сего машину тряхануло и закрутило по дороге. Очнулась я в больнице через месяц. За это время мою свекровь уже похоронили. Водитель остался жив. Ребенка я тоже потеряла. Выписавшись из больницы, я поехала на квартиру к Виктору. За все время он меня ни разу не навестил в больнице. Я находила ему оправдание в том, что он похоронил мать, потерял ребенка и эта причина не дает ему выйти из депрессии. Возможно, он даже заболел, думала я. Но когда я приехала, то дверь мне открыла Берестова Галя, та, с которой он тогда собирался пожениться, да мы с бабой Дарьей этому помешали.
Вы можете не поверить, но это правда. Я совершенно не имела представления, как попала снова к бабе Дарье, Не помню, как ехала в электричке, не помню, сколько времени стояла возле ворот дома, но все-таки решилась и вошла. Замка на двери не было. На столе лежала записка:
«Я знала, что ты придешь. Оставляю тебе наследство, все, что обещала. Я всегда держу свое слово. Только раз в жизни не сдержала, да и то из-за тебя, потому что жалела тебя больше, чем свою бессмертную душу. Ухожу в монастырь. Господь милостлив, и я надеюсь, что за последние месяцы своей
