которого ей так неуклюже сватали, ей неприятно. – А вот и лодочная станция, выходим.
Конечная… Это называлось – идти туда, не зная куда и зачем. Причем на ночь глядя. Было уже без четверти девять. Но еще совсем светло. Однако на лес, реку, поле для гольфа уже наползал туман. Поле было пустым. В гольф в этот вечер здесь не играли.
Они дошли по шоссе до придорожного кафе. На веранде было полно посетителей, на стоянке ждали машины. В основном пыльные подержанные иномарки.
– Надо чего-нибудь перекусить, – объявила Краснова. – И потом, тут тубрик есть, там и переоденемся.
Вторую часть фразы Катя поняла не очень четко. Переодеваться-то зачем? Они сели за свободный столик, взяв у стойки по большой чашке кофе и по гигантскому черствому бутерброду с ветчиной, сыром, салатом и помидорами. Катя рассматривала посетителей. В основном все местные и почти все молодежь. Приехали на машинах, чтобы скоротать вечерок на веранде под черепичной крышей, где из динамиков стонет Земфира, где пахнет жареным кофе и льется рекой разливное пиво.
Поев, они расплатились (не так уж и дорого оказалось), и Краснова потащила ее в туалет. Там она раскрыла сумку и достала джинсовые линялые бриджи, спортивный костюм, ветровку, бейсболку, майку-топ, кроссовки и белые теннисные тапки.
– Эти твои спасатели, они же там как цыгане в шатрах. По-простому, без церемоний. Походный стиль. А мы заявимся на каблуках, в белом пиджаке с перламутровыми пуговицами. – Она любовно погладила свой новенький жакет. – И получится отчуждение, потому что везде встречают по одежке. Маскируйся под туриста. Что налезет – твое, а я остатки возьму.
Катя облюбовала бриджи, топ, ветровку. Из обуви ей достались белые тапочки. В душе она дивилась, сколько тряпок таскает Краснова в свой клуб, на целый отпуск хватило бы. И не лень ей! Варвара оделась в спортивный костюм «найк», кроссовки и лихо сдвинула назад козырьком бейсболку. «Городскую» одежду они спрятали в сумку. Получилось очень даже ничего. Но барменша проводила их пристальным взглядом, когда они, обновленные, вышли из кафе.
Стемнело. На шоссе и на поле для гольфа зажигались фонари. Они дошли до указателя «Медвежий дуб», свернули на тропу в березовую рощу. До лагеря было уже рукой подать. На прозрачном серо-зеленом небе, словно прибитый гвоздем, висел бледный серпик месяца. Катя посмотрела в небо, и на душе ее вдруг ни с того ни с сего стало смутно, тревожно. Но вместе с тем она испытывала облегчение: как хорошо, что Варвара с ней, рядом. Одна бы она в этих июньских сумерках, в этом тихом березовом лесу, покрытом молодой зеленью, давно бы уже, наверное, повернула назад, к полю для гольфа, к автобусной остановке.
Однако дошли они без приключений, на ходу обсуждая, как бы объяснить спелеологам свой поздний визит в лагерь.
– Ты молчи, Кать, я сама что-нибудь совру, – сказала Краснова и вздохнула: – А Катьку снова мама из садика забрала. Наверное, решила – я на свидание помчалась. Знаешь, после развода она как-то ко мне изменилась, что ли… Не знаю, что она думает, но… У меня сейчас никого нет. Не везет мне что-то. А мама… вдруг среди ночи позвонит: ты одна? Или рано-рано утром, когда мы с Катюшкой еще спим, вдруг нагрянет. Вроде бы по пути на базар, а сама… Такое ощущение, что она меня контролирует, что ей неприятно, если у меня вдруг кто-то появится.
– Она просто беспокоится за тебя.
– Да, конечно, но… Мне двадцать восемь лет, жизнь уходит. Катька растет, а я… Мама не понимает, что уходит, улетучивается моя жизнь. Ей же все кажется, что мне шестнадцать. А при слове «презерватив», когда она по телевизору его слышит, ее всю коробит.
Катя помалкивала. Краснова редко изливала душу. Если откровенничала, то в основном о своем бывшем муже. О своих непростых отношениях с матерью не говорила никогда. Словно чувствовала: в этом Катя не судья и не советчик.
Сквозь деревья они увидели яркие отблески костра. Так Кате и запомнилась эта ночь: стволы сосен, блики багрового пламени на коре, костер, в который то и дело кто-то из спасательниц подбрасывал хворост. Искры взлетали в небо ярким снопом, валил густой белый дым.
– Нет, главную роль тут все же играет страх. Парализуется сама возможность искать выход из положения. А физическое состояние тут вообще ни при чем. Страх всему причина, – громко говорил кто-то из сидевших вокруг костра.
Катя увидела Полный Сбор: вокруг огня сидели человек двадцать – на лапнике, на пнях, на спальных мешках, на «пенках». Все это были молодые девицы. «Воительницы», – отчего-то подумалось Кате. Свет пламени ложился на их лица. Почти все были одеты по-походному – в спортивные костюмы, джинсы. Но от жара костра многие сняли куртки и сидели в лифчиках от купальников. Загорелые, гибкие, сильные, молодые тела.
Катя увидала Гордееву. Да, теперь, без каски, без уродливого комбинезона, она бесспорно признала в ней ту, которая, как заправская нудистка, загорала на лесной поляне. Гордеева курила сигарету, щурилась на огонь. Слушала болтавших у костра. Загорелая ее рука покоилась на плече темноволосой девушки. Катя уже встречалась с ней и помнила, что ее имя Женя.
А в самом центре этого девичьего цветника на пне восседал единственный мужчина. Швед, в джинсах, тельняшке, с початой бутылкой пива в руке. Именно тельняшка бросилась Кате в глаза. Ну, как же, она уже видела ее на снимке. За тем, собственно, и приехала сюда. Этот Швед, христианского имени которого она до сих пор не знает…
Швед был пьян. В траве рядом с ним валялось много пустых пивных бутылок. Навеселе были и некоторые из спасательниц. И от этого Кате стало неприятно. Как? Ведь слова «спелеолог», «спасатель» всегда ассоциировались у нее с неустанным подвигом – самоотверженным, напряженным, бесконечным. Ей казалось: спасатели на месте ЧП работают как заводные, как роботы, без сна и отдыха. Так, по крайней мере, о них говорили. А тут… Пустые бутылки, посиделки. Словно обычные заезжие туристы… Пьяницы!
– Девчонки! Привет! – с ними, увидев их первой, поздоровалась спасательница Женя. Гордеева убрала с ее плеча руку, расслабленно и вместе с тем стремительно поднялась.
– Добрый вечер, какими судьбами так поздно к нам?
Варвара сильно покраснела и забормотала что-то про лодочную прогулку до Черного леса, про ребят на моторке, про сломанный лодочный мотор.
