рестораны русской, французской и японской кухни, картодром, бассейны, сауны, катание на лошадях, спутниковое ТВ, военно-спортивная игра «пейнтбол-рейнджер», а также первый в Подмосковье гольф- клуб».
Они повернули согласно указателю и ехали по сосновому парку все дальше и дальше от центрального корпуса. Среди хвойных крон показался одноэтажный кирпичный коттедж с черепичной крышей, а за ним поле с подстриженной травой. Их встретил дежурный администратор гольф-клуба, но они отказались от его сопровождения, вылезли из машины и по полю пошли к одной из игровых площадок. Баюнова они увидели издали. Он играл в паре с охранником, одетым в черную униформу. Играл крайне неумело. Правда, и охранник играл не лучше. Никита понял: Баюнов взял в руки клюшку, что называется, ради понта. Вряд ли у него имеется собственное гольф-снаряжение, скорее позаимствовал его напрокат – в клубе.
За игрой молча наблюдал белобрысый мальчик лет пяти. Он сидел на кожаных баулах для клюшек, брошенных на траву. Заметив незнакомых мужчин, он забеспокоился, побежал к отцу. Баюнов потрепал его по затылку, охранник тут же взял мальчика за руку и отвел в сторону.
– Добрый вечер, – поздоровался Лизунов.
Было видно, что они с Баюновым друг друга знают. И довольно неплохо. Колосов и Обухов кивнули.
– Добрый, – Баюнов-Полторанин окинул их быстрым взглядом: кто такие? Откуда?
Двойная фамилия и кличка Баюн, на взгляд Никиты, этому человеку совсем не шли. Перед ними был плотный, рыхлый сорокалетний мужик. Виски его тронула первая седина, лицо было смуглым, угрюмым и, в отличие от расплывшейся фигуры, худым, почти изможденным. На лице этом Никита не заметил ни тени вальяжности, превосходства или хамства, а только лишь сосредоточенность и какую-то безысходную, тяжелую печаль. Лицо Баюнова преображалось, лишь когда он обращался к сыну.
– Новости уже, наверное, знаешь, – констатировал Лизунов.
– Какие новости? – Баюнов неловко держал в руках клюшку-паттер из черного дерева с металлической головкой. Они стояли в десяти шагах от лунки.
– Значит, новостей не знаете? – спросил и Обухов. – Не в курсе?
Баюнов тяжело глянул на него, сказал нехотя:
– Мне позвонили с рецепции, сказали – приедут из милиции. Ну? Приехали. Дальше что?
– Дальше убийство Клыкова. Знаете такого? Или впервые слышите? – Обухов с любопытством смотрел, как охранник пакует клюшки в чехол. Поманил его пальцем, а когда тот подошел, вытащил из чехла одну из клюшек – ниблик, взвесил на руке, примерил для удара.
– Ну, знаю такого. – Баюнов говорил без всякого выражения.
– И знаешь, что замочили его. Твоя работа? – Лизунов прищурился.
– Нет.
– А чья же? – Обухов по-хозяйски вытащил из чехла оранжевый мячик. – Чья?
– Я его не убивал.
– Ну, не сами, конечно. – Обухов кивнул, быстро скользнул взглядом по клюшке, мячику, лунке, дорогому белому спортивному костюму Баюнова и остановился на его сыне, который, задрав голову, тревожно смотрел на них. – Зачем такому, как вы, умному, бывалому человеку, отбывавшему срок, и неоднократно, делать это собственноручно? Можно просто кому-нибудь позвонить, намекнуть. И… был Клыков – и нет его.
Баюнов молчал, причем так, что явно давал понять: они несут несусветную чушь.
– Нет, Никита, ты видишь? – Обухов неожиданно обернулся к Колосову, стоявшему чуть в стороне. – Как это в старом фильме было? «Вы же знаете мой метод. Я никогда ни в чем не признаю себя виновным».
– А тут пока не в чем признавать себя виновным, – Колосов посмотрел на Баюнова. – Даже если Клыков убит вами, у нас нет доказательств.
Повисла крохотная зловещая пауза. Лизунов нарушил ее первый, весьма фальшиво засмеявшись.
– Ну, ты меня, Виктор, знаешь. И я тебя знаю не первый год. Оба мы не вчера на свет родились. – Фраза прозвучала как липкий шаблон из милицейского боевика, но, видимо, только шаблон мог донести до лидера местной ОПГ то, что хотел сказать ему начальник местной криминальной милиции. – Пока ты меня не доставал, я к тебе тоже особо не цеплялся. Так? Так. Но Клыкова я тебе на тормозах не спущу. Учти.
– Да не трогал я его, – раздраженно огрызнулся Баюнов. – Можешь думать что хочешь. Наплевать. Я до него пальцем не коснулся.
Они беседовали просто, без обиняков, как свои люди. Никита видел это. В маленьких городках не валяют ваньку друг перед другом, когда дело идет о таком дрянном деле, как умышленное убийство. Лизунов-Пылесос давно уже, несмотря на свой относительно юный возраст, усвоил, как именно должен говорить начальник милиции о нераскрытом преступлении с местным преступным авторитетом. Все дело и вся хитрость были в шаблонах и традициях.
– А кто же его тогда прикончил? Кто? – холодно рявкнул Лизунов. – Он же твой был, в доску твой, с твоих рук ел.
– Понятия не имею. Поклясться, что ли?
– Здоровьем сына? – Это тихо, вкрадчиво ввернул Обухов. – Славный какой мальчишечка. Только вот, – он ласково погладил белобрысую головку ребенка и затем поднял глаза на потемневшее лицо Баюнова, – только в мамочку, наверное, пошел, вроде на тебя не очень похож?
Скулы Баюнова стали коричневыми. На коже проступили пятна, их очень трудно было принять за румянец – даже ярости.
– Уходите, – отрывисто приказал он охраннику. – Шура, иди домой, ладно? – А ты? – Мальчишка еще сильнее заволновался.
– И я. Сейчас. Уведи же его, – повторил он охраннику. – Два раза просить?
