вошла, он этого словно и не заметил. Сидел на кровати уже одетый.
– Лева, меня зовут Нина Георгиевна. – Нина села на стул возле двери. – Это я к тебе вчера приходила. Прости, что напугала тебя, я не хотела.
В выражении его сосредоточенного отрешенного личика ничего не изменилось. Нина мысленно сравнивала его со своим Гогой – они одного возраста, но какие же разные! При дневном свете и комната выглядела совсем по-другому, как самая обычная детская, полная игрушек. В углу стоял целый стеллаж, набитый ими: машинками, роботами-трансформерами, разноцветными плюшевыми зверюшками.
– Кто у нас тут живет? – Нина подошла к стеллажу. – Какие же они все грустные, печальные… Эй, жираф, привет. – Она достала с полки плюшевого длинношеего жирафа. – Привет, кенгуру. – Следом был извлечен желтый кенгуру. – А вот и бегемотик. Как твой животик, бегемот? Не болит? Болит? А что ты вчера ел? Мороженое? Клубничное, говоришь? – Нина оглянулась на мальчика.
Никакой реакции. Он сидел, уставившись в одну точку. «Только не молчать, он должен слушать мой голос». – Она сгребла плюшевых зверюшек с полок, рассадила их на полу – получился этакий отрядец, задорная плюшевая банда. Сама уселась в их круг:
– Скучно вы тут живете, по-моему. – И не говори, скучно. Так надо взять и что-то придумать, чтобы было весело. Эй, медведь. – Она почесала за ушком суконного фиолетового медведя с унылой мордочкой. – Ну-ка придумай что-нибудь. – «Я придумал – надо всем пойти гулять». – «Нет, надо затеять путешествие», – это подал мысль кенгуру. – «В Африку!» – оживились бегемот и жираф.
Напольное представление разыгрывалось в нескольких частях, пока Нина совсем не охрипла. Зверюшки играли в прятки, в слова, в догонялки, в считалки, ссорились, мирились, путешествовали в Африку, плыли через бурный океан (замену ему представлял синий ковер), продирались через непроходимые джунгли, спасались от пиратов и разбойников. Потом хором выбирали принцессу красоты, собирались на бал, искали потерянную волшебную палочку.
Короткий ноябрьский день давно сменился вечером. Нина изнемогала от усталости. Лева за все представление не произнес ни единого слова. С кровати он перешел к окну. Потом снова вернулся на кровать. В девять ему пора было ложиться спать.
– Тебе помочь раздеться? – спросила Нина.
Он все так же молча выпил стакан яблочно-морковного сока, поданный домработницей, достал пижаму из-под подушки.
– Давай все же помогу. – Она легонько коснулась его.
Он быстро втянул голову в плечи.
– Не бойся, – шепнула Нина. – Посмотри на них, что они скажут? Они ведь знают, что ты никого на свете не боишься.
Лева медленно повернул голову: с пола на него смотрел разношерстный отрядец – зверюшки вернулись из своей Африки и были готовы за него в огонь и в воду.
Это был весь неутешительный результат за день. На следующее утро продолжить путешествие в Африку не пришлось. Нину снова разбудила Варвара Петровна.
– Мы едем в церковь, на заупокойную службу по Дуне, – сказала она. – Константин хочет, чтобы и Лева тоже был в церкви. На кладбище его не брали, и это правильно, но святая церковь – дело другое.
– Я бы не рекомендовала ему пока покидать дом, – сказала Нина.
– В церкви ничего дурного случиться не может, – отрезала Варвара Петровна. – Вы тоже поедете с нами, чтобы быть с Левой. Пожалуйста, собирайтесь.
В церкви – семья собралась в Елоховском соборе – Нина наконец увидела их всех. Чужих не было – под сводами со свечами в руках собрались на заупокойную службу все Абакановы-Судаковы. Константин стоял рядом со своей беременной женой Евгенией. Нина отметила, что беременность, видимо, переносится этой хрупкой, похожей на Снегурочку блондинкой очень тяжело. Рядом с Евгенией стояли Зоя и близнецы – Ирина и Федор. Нина, глядя на них, подумала, насколько все же при своем внешнем сходстве они, эти подростки, не похожи. Дело было не в разном цвете волос – темных, кудрявых у Федора и мелированных, выпрямленных по-модному у его сестры. Дело было в чем-то совсем другом. Позади них с безучастным ко всему происходящему Левой на руках стоял высокий грузный мужчина в черном пальто. Варвара Петровна сказала, что это двоюродный брат Павел. Он был старше всех Абакановых – ему было уже под сорок. Он один из всех громко подпевал словам молитвы и псалмам, которые пел за упокой души новопредставленной Евдокии нанятый за деньги церковный хор.
Последний член этой семьи в церковь опоздал. Он появился, когда заупокойная служба, по сути, закончилась. И старенький тихоголосый священник, облаченный в золотые ризы, начал читать проповедь:
«Господь Бог человеколюбивый и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый, прощающий вину, преступления и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях их и детях детей до третьего и четвертого колена…»
Нина услышала шаги – кто-то вошел в собор, где стояли они все, слушая проповедь. И встал позади.
«Но и вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие, Бог, богатый милостью по своей великой милости возлюбил…»
Нина ощутила исходящий от незнакомца запах табака и бензина.
«Блаженны, чьи грехи прощены и чьи беззакония покрыты. Блажен человек, которому Господь не вменяет греха…»
Она обернулась. Перед ней был человек с портрета. Точнее, его юная, двадцатилетняя копия – то же лицо, белое, с матовой, тонкой, почти женской кожей и мужественными чертами, на которые зрелость и возраст еще не наложили своей жесткой хищной печати. Он был высок, широкоплеч и, видимо, очень силен для своего возраста.
– Кто это? – шепотом спросила Нина Варвару Петровну.
