– Бог мой, что тут стряслось?
– Побудьте с ней, – Катя сорвалась с кровати к двери. – Ради Бога, побудьте, вызовите «Скорую» – телефон найдите, он тут где-то… Милицию я сама позову!
В холле входная дверь уже была распахнута настежь. Но Катя в горячке даже не заметила этого. В гостиной тоже грохотала мебель, казалось, стены рушились. Если бы Катя хоть на мгновение туда заглянула, то увидела бы наконец того, кого так ждала. В гостиной был Колосов, и ему там приходилось ой как несладко.
Когда на втором этаже дома вылетело стекло и пора было, выражаясь языком служебной инструкции, «принимать экстренные меры реагирования», Никита понял, что сделать это не так-то просто. Мужчина у двери – то был Егор Дивиторский – внезапно оказал Колосову яростное сопротивление. Ситуация, конечно, не располагала к церемонным предъявлениям служебного удостоверения, а пушки, увы, под рукой не было, но и одной только негромкой фразы, сказанной незнакомцу, – «уголовный розыск», оказалось достаточно, чтобы привести этого типа, выражаясь опять же языком инструкции, в «состояние повышенной агрессивности». Дивиторский, ни слова не говоря, звезданул «уголовный розыск» локтем в лицо, а затем…
Затем много чего еще между ними было, Колосов плохо помнил в горячке этот обмен ударами. Дверь открылась – ключ все еще был в замке. И драка переместилась сначала в холл, а затем дальше в гостиную. Колосов все еще не мог понять, что тут происходит, отчего этот тип, которого он и видит-то первый раз в жизни, так старается его прикончить. Это был очень серьезный и беспощадный противник. И он отчего-то готов был лечь костьми на пороге этого дома, словно сторожевой пес, но не допустить «человека из уголовного розыска» в здание. Только в фильмах-боевиках герои-супермены не чувствуют боли. У Колосова же от ударов железных кулаков и ног – в грудь, живот, в бок, под дых – темнело в глазах и дыхание прерывалось. Мощный удар ногой в живот сбил его на пол, но и противник (Колосов рванул его за щиколотки) грохнулся следом. У Колосова еще хватило сил прижать его спиной к ковру, оказавшись в более выгодном положении.
И последнее, что помнил Егор Дивиторский, прежде чем погрузиться в беспамятство нокаута, – было искаженное гневом и болью лицо чужого, совершенно незнакомого человека, крикнувшего ему там, у открытой двери, – «уголовный розыск» (крик этот показался Егору отголоском трубы – последней, траурной, возвещавшей конец, конец всему). Чужое лицо над собой – все, что увидел в сумраке задернутых по случаю жары штор. А потом его с силой ударили затылком об пол. И долбили до тех пор, пока он не затих.
ТО, ЧТО В ЭТОМ ДОМЕ ИМЕЕТСЯ ПОДВАЛ, Катя поняла по звукам битвы, доносившейся уже с лестницы, ведущей из холла куда-то вниз. Темной, крутой лестницы. Потом там внизу вспыхнуло электричество. И она увидела и ПОДВАЛ, и ТЕХ, КТО ТАМ БЫЛ, – Белогурова и того парня, некогда напомнившего ей кудрявого купидона, а ныне НЕУЗНАВАЕМОГО, схожего видом и с животным и, как ей в тот миг показалось, с
Ненормальный. Сумасшедший. Безумный. Одержимый. Эти слова, которые кричала там, в спальне, эта девчонка и которые впоследствии повторялись на разные лады разными людьми – следователями, сыщиками, врачами, экспертами, – ВСЕ ЭТИ СЛОВА НЕ ГОВОРИЛИ ОБ ЭТОМ СОЗДАНИИ РОВНЫМ СЧЕТОМ НИЧЕГО. ЕГО НАДО БЫЛО ВИДЕТЬ ТАМ, В ПОДВАЛЕ. А УВИДЕВ, ПОПЫТАТЬСЯ НЕ ИСПУГАТЬСЯ.
Катя же сильно испугалась. Трусость такой же смертный грех, как уныние. Она это знала, однако… Колени ее подгибались. А сердце замерло. ОНА БЫЛА ОДНА В ПОДВАЛЕ С НИМИ, КАЖДЫЙ ИЗ КОТОРЫХ ПЫТАЛСЯ ПРИКОНЧИТЬ ДРУГОГО, БРОСАЯСЬ НА ПРОТИВНИКА, КАК ВЗБЕСИВШЕЕСЯ ЖИВОТНОЕ.
Дикий и молниеносный переход от вполне благопристойной картины «посещения антикварного магазина» к этому вот бешеному побоищу в спальне и подвале казался страшным, нелепым и неправдоподобным… ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО? Отчего Белогуров, этот холодный, апатичный ко всему на свете (так казалось Кате еще четверть часа назад по дороге в галерею) человек, в мгновение ока превратился в яростного, обезумевшего, крушащего все на своем пути одержимого? Этот парень, которого он пытался убить и уже, уже убивает – душит, бьет, рвет на части, – этот парень изуродовал, избил и изнасиловал ту девчонку, в этом, что ли,
Белогуров… Он не мог ни слушать, ни рассуждать в тот миг. Он убивал ЕГО. Убивал Чучельника, эту тварь, это Создание, которое…
Когда, бросившись на крики (он отчего-то сразу понял, ЧТО ЭТО ТАКОЕ МОЖЕТ БЫТЬ), распахнул дверь спальни и увидел ИХ ТАМ…. Что он сотворил с Лекс, это животное, это чудовище?! Он хотел выколоть ей глаза, как тому цирковому пуделю из своего шизанутого детства! Белогуров оттащил его за волосы от визжащей Лекс. Отшвырнул к шкафу. А Чучельник… О, прежде от него никто из них никогда не слыхал таких слов! С ужасающим ругательством, с диким животным воплем, в котором не было уже ничего человеческого, он запустил в Белогурова лампой. Если бы попал – раскроил бы череп. Промахнулся, высадив лишь окно. Там, в спальне, он был сильным.
А сейчас здесь в подвале, загнанный сюда, как животное в свою нору, сбитый с ног на цементный пол, извивавшийся как червь в руках Белогурова, он снова казался ДРУГИМ, НЕЗНАКОМЫМ. Хрипел, отрывал руки Белогурова от своего горла, рвался, словно пытался порвать ту невидимую цепь, что опутывала его все крепче. И все кругом рушилось. Все. Белогуров не думал об этом, но знал. ВСЯ ЖИЗНЬ ДОМА И ПОДВАЛА ГРАНАТОВОГО ПЕРЕУЛКА ШЛА ПРАХОМ ИЗ-ЗА… Из-за чего же?!
Но Белогурова это не только не останавливало, не отрезвляло, но и… Все, что он видел сейчас перед собой, были глаза Лекс – полные слез, отчаяния, страха и мольбы. И глаза этого вот Создания, затуманенные удушьем и болью, но все равно полные ярости и ненависти.
Однако прикончить Создание – задушить его, забить ногами до смерти, видно, было не так-то просто. Чучельник вдруг неимоверным усилием отбросил руки Белогурова от своего горла, вывернулся и сам вцепился в плечо противника зубами. А затем… Белогуров отлетел к стене, теряя сознание. В подвале раздался адский грохот, что-то полыхнуло страшно и ярко, запахло раскаленным металлом и горелой пластмассой.
Катя увидела, как парень, вырвавшись из рук Белогурова и нанеся ему ответный жесточайший удар по голове, подскочил к некоему подобию стеклянного саркофага у стены. (Ей и в голову не пришло, что это не что иное, как обычное украшение тренажерных залов и саун – установка для загара.) Парень со всего размаху саданул ногой по его стеклянно-пластиковому корпусу. Видимо, он повредил проводку. Там вдруг все разом вспыхнуло, словно включили северное сияние. А парень заорал визгливо и хрипло:
– Она моя! Я ее делал, я старался – не ты! Ты ее не получишь! Никогда больше!
В багровых языках разгорающегося пламени, пожиравшего пластик… Катя видела ЭТО одно короткое мгновение. И потом ей казалось – а было ли ЭТО с ней наяву?! В пламени, в клубах черного едкого дыма словно плыла ГОЛОВА ЧЕЛОВЕКА. Катя видела сморщенную серую кожу, закрытые мертвые глаза, длинные светлые пряди волос…
