определенный набор приспособлений и инструментов, химические вещества для консервирования, точнее, для высушивания. Специальными манипуляциями добиваются эффекта быстрого обезвоживания и сокращения тканей. «Вещь» начинает постепенно и весьма значительно уменьшаться. Самые известные в мире тсантсы, находящиеся в частных коллекциях, размерами чрезвычайно малы – с апельсин, яблоко. Есть и меньше. Этот процесс, насколько я понял из работы англичанина, подобен мумифицированию. Только мумии египетские, которые мы в музеях видим, приобрели свой нынешний вид в течение веков, тысячелетий. А на изготовление тсантсы человеческими руками уходит гораздо меньше времени: месяцы, недели…
– Но то, что я видела в подвале… То, что сгорело… – Кате было трудно продолжать, – Сережа, это не было похоже на то, о чем ты говоришь. Это… это было ужасно, Сережа, просто ужасно…
Мещерский погладил ее по руке.
– Выброси это из головы, Катя. Это был просто ночной кошмар. И только. И это была не тсантса, насколько я понял из твоего рассказа. Это было… ты видела часть тела человека, убитого и изуродованного. Да, действительно, эту часть трупа готовили к превращению в тсантсу. Процесс только начинался. Слава Богу, он так и не закончился. Часть же человеческого тела, даже если она, как говорят у вас в милиции, «отчлененная», надобно хоронить: предать земле или кремировать. Кремирование и произошло в огне того пожара.
– У них, выходит, был заказчик на эту… – Кравченко запнулся. Он бы хотел сказать «дрянь», но вовремя спохватился. Негоже так говорить о мертвых, чьи расчлененные тела так пока еще и не нашли покоя.
– Был. Колосов и на эту тему активно беседует с Дивиторским.
– И кто же он? Маньяк шизанутый? Псих, людоед, кто? Что за человек, скажи мне, Серега, Бога ради, который в наше время не где-нибудь там на краю света, в твоей занюханной Джакарте, а у нас заказывает и платит деньги, и наверняка немалые, ВОТ ЗА ЭТО?
– Проще всего назвать этого человека маньяком и людоедом, Вадя.
Проще всего, но…
– Так Колосов знает, кто этот подонок?
– Пока не знает. Если Дивиторский захочет – он назовет имя заказчика тсантсы. Я думаю, он его назовет. И скоро.
– Но ты мне сам ответь: ЭТО ВСЕ КАК – НОРМАЛЬНО?! Или мы все уже вконец свихнулись? Все в дурдоме сидим?
– Ты излишне эмоционален, – Мещерский потянулся к пачке сигарет, лежащей на столике. Закурил. Катя не помнила, чтобы когда-либо видела Сережку с сигаретой. – Мы сидим не в дурдоме, Вадя. Это я знаю наверняка. А вот где… Я вчера в газете прочел: один мужик решил выращивать в подвале шампиньоны. Деньги решил заработать. Но сам землю лопатить не хотел. Был он умелец – прямо Кулибин-изобретатель. Кое-что в этом своем подвале оборудовал. Однажды познакомился с женщиной. Выпили они крепко. И очнулась она уже в подвале… в ошейнике, как собака на цепи. Попыталась выбраться – бах, а лестница-то оказалась под током. А тот, кто ее туда, в этот подвал, на цепь посадил, этот мужичок-то, наш умелец, заявил ей: теперь я твой полный хозяин, а ты моя раба. Работай, расти шампиньоны. А попробуешь бежать… Однажды, не выдержав, она попробовала все же. Он покалечил ее, снова посадил на цепь, а в наказание на лбу ей вытатуировал слово «раб». И вот так она «работала» у него там целый год, пока ее не нашли. Чисто случайно, кстати сказать. А все это время мужик продавал свои грибочки на рынке. Машину хотел себе купить, иномарку. ТАК ГДЕ МЫ ЖИВЕМ, ВАДЯ?
Кравченко, отвернувшись, смотрел в окно.
– НИКТО НЕ МОГ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ЭТИ ЛЮДИ ЗАНИМАЮТСЯ ПОДОБНЫМИ ДЕЛАМИ. НИКТО, – продолжил Мещерский твердо. – Ни я, ни Катя, ни Колосов. Да будь тут на нашем месте самый великий гениальнейший криминалист, психолог, всевед – и он бы никогда не поверил, что такое вообще возможно. И ЧТО ОНИ, ЭТИ ЛЮДИ, К ЭТОМУ ПРИЧАСТНЫ. Поэтому некого винить: не догадались, не предупредили… Никита сейчас казнит себя нещадно, а… За что, собственно? За то, что хотел верить и в глубине души искренне верил человеку – этому вашему антиквару? Помнил, что тот добро им сделал, помог в трудный час, и был за это ему благодарен? Не желал оскорбить человека подозрением?
– Этот ваш порядочный хуже Чикатило, – мрачно заметил Кравченко.
– Может быть. Это мы сейчас с тобой говорим. А там, в том подвале – аду кромешном… Я вам вот что скажу, ребята, – можете со мной не соглашаться, но сказать я должен: было бы стократ хуже – не для дела уголовного, нет, а для самого Кравченко, для Никиты, если бы он выстрелил в него, этого человека там, в доме. БЫЛО БЫ ТОЛЬКО ХУЖЕ. И это все равно ничего бы не решило, не исправило, потому что… Да он и сам это знает, Никита, я уверен. А так Бог, как говорится, отвел. Пока.
– У тебя вечно какие-то чудные идеи, Серега.
– У некоторых никаких идей нет, – огрызнулся Мещерский. Чувствовалось, что Колосова он никому в обиду не даст. – Я и больше вам, ребята, скажу: это дело такого сорта, что… Ну, словом, не милиции играть в этом странном деле главную роль. Здесь просто невозможен банальный конец: преступников задержали, и они в наручниках предстали перед судом, который, как известно, у нас «самый гуманный суд в мире». Если над ними и свершится когда-либо суд, то… – Мещерский вдруг запнулся, словно не зная, как закончить свою и без того туманную фразу.
В комнате повисла тишина. И нарушил ее снова Кравченко. Он – это было видно по лицу – не совсем еще удовлетворил свое недовольство и любопытство.
– А что с девчонкой ихней? – спросил он у Кати. – Она в больнице по-прежнему?
– Да. – Катя вспомнила, как вместе с телегруппой ездила в Институт Склифосовского. С девчонкой с таким романтическим именем Александрина и такой простецкой фамилией Огуреева ей удалось по разрешению врача побеседовать всего десять минут. – Ей лучше, Вадя. Но повязки с лица пока не снимают. Возможно, нужна будет пластическая операция. А рука… Рука срастется и ребра тоже.
– Что же он ей так лицо изуродовал, этот щенок?
– Щенок? – Катя с содроганием вспомнила то СОЗДАНИЕ, которое видела там, в подвале, в багровых отсветах пламени, в клубах дыма. Создание, которое пытался уничтожить, стереть с лица земли ослепленный яростью Белогуров и которое, в свою очередь, столь же яростно и беспощадно пыталось уничтожить его. Создание, в котором, казалось, не было ничего человеческого. – Я с экспертом-психиатром областной больницы говорила. Он, этот парень, единокровный брат Дивиторского, психически ненормален.
