– Это еще не праздник, не юбилей, коллега, но кой-какой сюрпризик все же наклевывается. – Свидерко залпом хлопнул свои «сто пятьдесят гостевых», крякнул блаженно. – Хорошо пошел, собака! Сейчас бы еще борща, а? И котлетой зажевать.
– Ужинать пора, – Колосов извлек из шкафа скудный «сухой паек» – пачку соленых крекеров и пакет сушек с маком. – Чем богаты. Похрусти. Ну и, Коля? Что наклевывается? Ты крупно интригуешь.
– Знаешь, откуда я? – Свидерко хищно заграбастал горсть печений и захрустел.
– Догадываюсь. Я тебя через дежурку искал. Они сказали, где ты и с кем ты.
– Значит, вот какой расклад, Никита. Про убитого в «Форде» знаешь? Личность его мы почти сразу же установили – по дактопоиску крутанули, ну и… Пальчики его в нашей картотеке имеются уже. Это некто Александр Марсиянов, кличка среди своих – Пришелец. В 1993 году осужден Краснопресненским судом города Москвы к трем годам лишения свободы за грабеж и хулиганские действия. Я его потом и по ИЦ прокрутил. Хулиганская группа была, кому в дискотеке морду почистили, у кого-то часы с руки рванули, ну и все в этом духе. Марсиянов там не последнюю скрипку играл, ну и, соответственно, сел. Отбывал наказание в Пензенской области, поднабрался там опыта, наглости…
– Ты хочешь сказать, он как-то связан с нашим корейцем? – быстро спросил Колосов. – Тот тоже из Пензы и…
Свидерко загадочно погрозил пальцем.
– Не торопись, не гони вороных, коллега. Связи, связи, мда-а… Марсиянов этот – потомственный столичный житель. И как водится, соскочив с пензенских нар, едва лишь ему урочные склянки пробили, вернулся в родную Москву, где и… А вот сейчас слушай меня, Никита, особенно внимательно. Где судьба прибила его к некоему Салтыкову Василию Леонтьевичу, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, ранее четырежды судимому по статье бывшей 144-й УК – кражи со всеми их многочисленными квалифицирующими признаками, так что и перечислять язык устанет. У Салтыкова этого, заметь, имеется примечательная кликуха: Салтычиха.
– Почему примечательная?
– Да потому самому, – Свидерко весьма двусмысленно хмыкнул. – О нем, оказывается, в кругах конкурентов и недоброжелателей по Москве давно уже ползет слушок, что, дескать, этак лет тридцать назад, во времена еще своей самой первой ходки «туда», этот самый Вася Салтычиха был не раз опущен в камере за все те мелкие и крупные пакости, что причинил своим сокамерникам. Сейчас он заматерел, в люди выбился, вес приобрел среди своих, деньги, ну и упоминать об этих его позорных пятнах грешной юности стало как-то неприлично, а порой и опасно. Но земля-то, сам понимаешь, слухами полнится. А компетентные органы эти слухи на ус мотают, так что…
– Ясно, – Колосов кивнул. – Короче, Коля.
– Короче. По возвращении из колонии Марсиянову подфартило. – Свидерко снова ухмыльнулся. – Парень он видный, красотуля прямо, ну и… Каким-то макаром пересеклись у них пути-дорожки, и попал Пришелец на щедрые хлеба Салтыкова. Я тут справочки навел кое у кого… Так вот, в течение двух последних лет Марсиянов был ближайшим человеком Салтычихи. Его телохраном-личником, вышибалой и… Ну и все остальное само собой разумеющееся, учитывая пагубные привычки патрона.
– Это убийство и так по всем внешним признакам тянет на внутригрупповую разборку, – согласился Никита. – Так ты Салтыкова в убийстве подозреваешь? Что ж, вполне допустимая версия. А где Салтыков сейчас?
– Не торопись ты! Салтыков – я и о нем справки навел – мотанул в Грецию. Рейс из Шереметьева. Все чин чинарем: виза, ваучер на отель и тому подобное. И заметь, улетел он в тот самый день, когда бездыханное тело его любимого телохрана, нашпигованное свинцом под самую завязку, было найдено в его машине. А у Салтыкова виза сроком на три месяца. Будет отдыхать наш Салтычиха как белый человек на пляжах солнечной Эллады.
Колосов наблюдал за Свидерко: и чего тут радоваться-то так? Ведь из твоего же рассказа, коллега, и ежу ясно, что главного своего подозреваемого вы уже упустили. Но оптимист Свидерко этим досадным фактом вроде бы даже и не расстроен…
– Я с этим делом решил не торопиться особо, раз тут такой безнадежный расклад вроде бы сразу же нарисовался. – Свидерко утопил подбородок в кулаке, по-прежнему сверля коллегу загадочным взглядом. – Но… тут кое-что мои планы изменило. В этом их болоте – а заметь: вроде бы оно сейчас совершенно легальное, – сам Салтычиха давно уже вроде бы завязал. В наркоте, рулетке и прочих безобразиях тоже не замечен. Такой бизнес по Москве раскрутил! Торгует всем, что Бог пошлет. На ВДНХ у него павильоны, в строительство бабки вколачивает, в бензин-керосин, ресторан через племянника держит, ну и много чего еще. Так вот, повторяю: в этом их болоте у нас кой-какие полезные человечки имеются, гонят информацию помаленьку, ну и…
– И, Коля? – в который уж раз подстегнул словоохотливого коллегу Колосов.
– Короче. Я сразу же все кнопки жать начал. Задачу поставил: узнать, что там стряслось. Почему завалили Пришельца? Кто это персонально сделал? В чем тот, наконец, перед Салтыковым провинился?
Колосов усмехнулся: Свидерко уж слишком многого хотел от своих информаторов.
– Поначалу все было глухо, как в танке. Ни ответа, ни привета, но потом… – Свидерко кашлянул. – Я сам, ей-богу, такого не ожидал. Ну, в общем… пошла информация: дескать, раздрай в близких к Салтычихе кругах начался около месяца назад. Выяснилось: у него, помимо Пришельца, был еще один телохран-личник. Не менее молодой и приятный во всех отношениях паренек по кличке Пекин. И между Марсияновым и им якобы давно шла вражда, соперничество за благосклонность патрона. Раза два даже доходило до открытых столкновений на почве неумеренного потребления алкоголя. Не то чтобы они там бесились-ревновали, но… – Тут Свидерко снова ухмыльнулся: – Кстати, пока не забыл. Хочешь новый анекдот, Никита? Гражданская война. К крестьянину двое в хату стучатся: «Открой, дед!» – «Кто такие?» – «Красные!» – «Ох, хлопцы, наконец-то! А то все холубые да холубые», – он хохотнул хрипло.
А Колосова снова прямо зависть взяла: этакий жизнерадостный коллега! И с чего его так сегодня на анекдоты тянет? Неужели с этих жалких ста пятидесяти граммов?
– Чего ж ты с ним резину тянешь до сих пор? – спросил он. – Если так тебе все уж ясно, надо взять этого Пекина за жабры, ну и…
Тут Свидерко сделал многозначительный жест, призывая к тишине и спокойствию.
