В гостиной воцарилась тишина. Мещерский не знал, что сказать. Он не верил.
– И вот там, в этом диком поле, в этой крымской степи у покореженного автомобиля и родилась эта страшная, фанатичная вера в… невероятное, – голос Головина дрогнул. – Они уверовали в то, что тело Армана Дюкло, а точнее то, что существовало в земной его оболочке, в момент удара молнии обрело могущественную силу, и сила эта исполнила желание Аркадия Неверовского. Он хотел жить. Это было последнее, о чем он думал, перед тем как ударил разряд. И он был жив. Он стал первым уверовавшим в чудо. И в будущем у останков Дюкло не было более фанатичного и ревностного хранителя. Отто Штуббе объявил, что свершился великий тайный ритуал перехода, потребовавший четыре бескровные жертвы. Трое офицеров и шофер умерли, для того, чтобы сила, заточенная в теле Армана Дюкло, обрела новое могущественное качество талисмана, исполнителя желаний.
– Исполнителя желаний? Но как же такое может быть? Как они в это поверили? – не выдержал Мещерский.
– На их глазах умирающий, простреленный четырьмя пулями человек встал и пошел как ни в чем не бывало, – тихо ответил Головин. – Случись такое на ваших глазах, вы, юноша, тоже изменили бы свой взгляд на мир.
– Но все это могло быть грандиозной мистификацией!
– Да, именно так потом об этом и говорили – мистификация, обман… В темные чудеса так же трудно поверить, как и в светлые, божественные… А это чудо в степи было истинно темным. Черным чудом, потребовавшим человеческого жертвоприношения.
Отто Штуббе, Мамонов, Фендриков и Неверовский вместе с телом Дюкло сразу же вернулись в Ялту. Отто Штуббе объявил о начале новой великой эры Июньской Жатвы. Видимо, в этот период – где-то в двадцатых числах июня – на тайном собрании посвященных и был сделан этот поразительный снимок. Тело Дюкло готовили по оккультному ритуалу к вечности. Его теперь именовали не иначе как Колосом, сжатым небесным Серпом, вечно возрождающимся, победившим смерть, исполняющим желания. Фактически Штуббе пытался создать новое оккультное учение. И судя по этому снимку, в последователях у него не было недостатка, – Головин смотрел на фотографию. – Один взгляд на живого-невредимого полковника Неверовского, который теперь именовался Стражем, убеждал многих. Но все это оккультное действо, все это богохульство продолжалось недолго. В октябре Крым был на пороге сдачи. Все думали только о своем спасении, об эвакуации. Неверовский, Штуббе, Мамонов и Фендриков пытались во что бы то ни стало сохранить и вывезти за границу свою драгоценную темную реликвию.
– Они что, хотели вывезти труп? – спросил Мещерский.
– Я уже сказал: тело Дюкло было подготовлено к вечности. По оккультному ритуалу его освободили от бренной плоти. Кости сложили в ковчег. Штуббе утверждал, что ему во время сеанса открылось: реликвия исполнит любое, самое невероятное, самое несбыточное желание – после того, как будет принесена новая щедрая человеческая жертва, новая бескровная гекатомба. По слухам, ротмистр Фендриков хотел принести в жертву четверых пленных красноармейцев, его заветным желанием было уничтожение большевизма. Он верил, что реликвия выполнит его желание. Но… тут в дело вмешался, как говорится, чисто человеческий фактор. Отто Штуббе не собирался тратить мощь новообретенного талисмана на какую-то там пошлую политику. С Крымом, с нашей армией было покончено. А у него на реликвию были свои виды – для начала он хотел вывезти ее на корабле за границу. Фендриков с пеной у рта настаивал на своем желании, в нем горел безумный патриотизм. Он готов был драться, чтобы завладеть телом Дюкло. Штуббе, Мамонов и Неверовский, чтобы избавиться от его домогательств, убили его. В ноябре Крым был сдан. Началась дикая резня. Все разом покатилось под откос. Они втроем пытались бежать. И тут неожиданно пропал Отто Штуббе.
– Как пропал? Его тоже убили? – воскликнул Мещерский.
– Никто не знает, что произошло. По слухам, именно Отто Штуббе договорился с турецкими контрабандистами, чтобы те прислали катер и вывезли его, Мамонова и Неверовского вместе с их драгоценным сокровищем в Синоп. Он должен был встретить катер в бухте, но разразился шторм. После шторма не было ни турецкого катера, ни самого медиума… Он бесследно исчез.
– Может быть, он уплыл в Турцию?
– Без реликвии? Бросив ее на произвол судьбы? Не думаю, – Головин вздохнул.
– Тогда, наверное, он утонул во время шторма!
– Возможно, Мамонов и Неверовский так и подумали. Да и вообще, какое им было дело до этого странного немца, который сначала неизвестно откуда появился, потом неизвестно куда пропал…
– Странный немец, который сначала появляется, а потом пропадает как по волшебству – это по преданию сам дьявол, – усмехнулся Мещерский. – Этот Штуббе часом не хромал, а?
– Об этом наша история умалчивает. Одно скажу – Крым в то время, страшное, окаянное время, был истинным адом, так что… одним словом… – Головин махнул рукой и умолк. – Об остальном известно немного. Неверовский и Мамонов пытались вырваться из страны через Батум. Сесть на пароход им не удалось. Они скрывались – сначала на Дону, потом какими-то путями пробрались в Москву. Во время скитаний они спрятали реликвию в каком-то надежном месте. Возить ее с собой было небезопасно – им постоянно грозил арест, как бывшим офицерам-врангелевцам. Кстати, это самое место, что вы называли – кладбище в Мамоново-Дальнем… Известно, что родственники Мамонова незадолго до революции купили старинное имение под Москвой…
В конце концов, их пути волей судьбы разошлись – Аркадий Неверовский тяжело заболел тифом, а Мамонова арестовало ЧК. Он бежал, его преследовали. Каким-то чудом ему удалось перейти польскую границу. Весной 21-го года он был в Варшаве, потом уехал в Париж. Я знал людей, которые в молодости видели его. Странное впечатление производил этот человек – бывший блестящий адъютант, гвардеец. Он предпринимал неоднократные попытки нелегально вернуться в Россию. У него на это была веская причина. Но все эти попытки оканчивались крахом. Наверное, еще более странное впечатление производил Аркадий Неверовский, если он, конечно, не умер от тифа. О его судьбе мне ничего неизвестно. Но фактически после того, как Мамонов, бросив все, вынужден был бежать от ЧК, именно он оставался последним хранителем и стражем останков Армана Дюкло.
– А у Неверовского были дети, родственники? – спросил Мещерский.
– Я не знаю. По крайней мере, ни во Франции, ни в Чехии, ни в Белграде, ни в Берлине среди эмигрантов таковых не существовало. Но если они все-таки были, – Головин пытливо посмотрел на собеседника, – их следы вам лучше искать на нашей с вами бедной, многострадальной родине.
– И следы останков Армана Дюкло?
