приятное, чем неприятное впечатление. И потом, чего уединяться с Долидзе, когда он тут же расскажет им обо всем, едва она покинет этот дом?
– Мы сейчас заняты сбором сведений о личности потерпевшего, – бросилась она в разговор, как в омут. – Вы все, насколько я поняла, были друзьями Владлена Ермолаевича. Что он был за человек?
– Ни в коем случае – я его другом не был. Никогда, – Варлам поднял свои могучие руки, словно открещиваясь от ужасной несправедливости.
– Мы друзья Светы, – сказала Нателла Георгиевна. – С Леней, особенно в последние годы, мы не были близки.
– Но Светлана Петровна на допросе упоминала, что вы знаете друг друга еще со школьных, студенческих времен.
– Сколько воды утекло с тех пор. – На губах Нателлы Георгиевны появилась бледная улыбка. – Вы спрашиваете, что он был за человек? В последние годы он сильно изменился.
– Да он всегда был такой, – сказала Зинаида Александровна. – Порассказала бы я вам, только о покойниках ведь дурно не говорят.
– Он что, плохо относился к Светлане Петровне? – спросила Катя. – Изменял ей, да? Он ведь и в «Парусе» с девицей был.
– Мучил он ее, бедную, – сказала Нателла Георгиевна. – Со света сживал.
– То есть как это? – спросила Катя.
– Очень просто, – ответила вместо подруги Зинаида Александровна. – Нервы ей мотал, паразит. Светка его любила без памяти. А он ее – я ей и в глаза это скажу – не любил никогда. Пользовался ею умело. Ею, тестем, связями, положением семьи – всем.
– Светлана Петровна дочь какого-то известного военачальника, да? – нарочито неуверенно спросила Катя.
– Не какого-то. А Мироненко, между прочим, на его родине в Бобруйске бюст стоит, – Зинаида Александровна переглянулась с подругой. – Забыты, забыты имена, покрытые славой.
– Ну, он же не в Отечественную войну прославился, – возразила Катя.
– Без тестя и Светы Лене Авдюкову гораздо труднее пришлось бы в жизни, в карьере, во всем, – тихо сказала Нателла Георгиевна. – А он не только этого не ценил, не был за это благодарен, но именно поэтому и мучил Свету так сильно, особенно когда перестал от нее зависеть. Когда они ролями поменялись, когда умер тесть, когда он сам ушел из Министерства обороны и занялся вместе с моим мужем бизнесом.
– Светлана Петровна говорила о том, что в бизнесе у Авдюкова и вашего мужа были конкуренты, недоброжелатели. Что его могли убить из-за какого-то выигранного тендера, – сказала Катя.
Нателла Георгиевна непонимающе взглянула на Зинаиду Александровну.
– Да? Действительно, Орест говорил мне что-то насчет выгодного заказа на разработку здесь, в области, карьеров. Но насчет того, что это могло стать причиной такой расправы… – Нателла Георгиевна явно встревожилась. – Неужели это возможно?
– А ваш муж не делился с вами опасениями – может быть, ему и Авдюкову кто-то угрожал?
– Нет, он мне ничего не говорил.
– Да Орест, если что даже и было, тебе бы ни за что не сказал, – вмешалась Зинаида Александровна. – Он бережет твой покой, Нателлочка. Уж он такой – что бы ни случилось с ним, не скажет, все будет хранить в тайне.
– Такие вопросы вам, многоуважаемая, лучше мужу задавать, а не жене, – бросил Варлам Долидзе. – Я тут совсем лишний. Ты, Вася, – тоже. Если потребуемся – найдете, многоуважаемая, нас в мастерской.
Словцо «многоуважаемая» он произносил с особым смаком, как в старом стишке про «многоуважаемого вагоноуважатого».
– Значит, Авдюковы жили в последнее время неважно? – Катя решила вернуться к прежней теме.
– Плохо они жили. И виноват был Леонид, – сухо сказала Зинаида Александровна. – Кем он был до того, как женился на Свете? Кем? Нулем. Приехал из провинциального гарнизона, ну, правда, поступил в престижный военный институт – тогда не всех туда еще по блату брали. Прилип к ее вон брату Сашке, – она кивнула на Нателлу Георгиевну, – пресмыкался перед ним. Молчи, Нателка! Что я, не помню, что ли? Ему ведь все равно было кто – ты, я, Светка. Мы все были тогда молодые дуры. А он был высокий, наглый, красивый прохиндей. Он хотел зацепиться за Москву, за наш круг. Светка влюбилась в него по уши. Готова была ехать за ним в гарнизон хоть на Камчатку. Он ведь и тестя своего будущего сумел облапошить, обаять. Мироненко и не возражал против их брака, считал, что это свежая кровь, это хорошо. Он устроил так, что они не поехали в гарнизон, нашел Авдюкову должность – сначала в Генштабе, затем в министерстве. Так тот и жил потом за спиной тестя – в ус не дул. А какой он военный – он же лавочник, лавочник по натуре. Приобретатель! И вот когда после стольких лет прихлебательства он наконец нашел свое место, когда организовал фирму, когда деньги стал зарабатывать немалые, то… То Света стала ему больше не нужна. И он стал вгонять ее в могилу.
– Ты не права, Зина, – возразила Нателла Георгиевна. – Просто это мы стали старые. Старая жена – хуже врага. Это такая обуза для них, когда есть еще силы начать все с чистого листа.
– Помолчи, – оборвала ее Зинаида Александровна.
Катя слушала и думала о том, что Зинаида Александровна назвала Авдюкова «высоким, наглым, красивым прохиндеем». На фотографии же из уголовного дела был изображен пятидесятилетний лысоватый, угрюмый гражданин. Зинаида Александровна, видимо, смотрела на Авдюкова глазами своей молодости. И очень резко осуждала его.
– Вы не знали его секретаршу – Юлию Олейникову? – спросила Катя после паузы.
– Не кто иной, как я сама и порекомендовала ее мужу, – Нателла Георгиевна покачала головой. – Ужасно казню себя за это. Не следовало этого делать. Эта особа причинила Свете столько страданий. Леня стал ее домогаться – она ведь довольно симпатичная, свободная. Без предрассудков. Ну а она пошла
