Он тоже увидел девушку. Резко бросил своему невидимому собеседнику:
– Ну ладно. Обговорим это при встрече. Я сам позвоню, – резко отключил мобильный и, кивнув охраннику на Марьяну и Катю, смущенно пробормотав «простите», пулей ринулся навстречу розовой незнакомке.
Они буквально наткнулись друг на друга и на мгновение замерли. В вестибюле было полно народа: сновали клерки, приезжал-уезжал лифт. Катя видела, как Усольский наклонился к девушке, что-то шепча, бережно взял ее за локоть. Она тряхнула волосами, закинула голову и вдруг, никого не стесняясь, ни на кого более не обращая внимания, обвила его шею руками. Он залился коричневым румянцем. Он был одновременно смущен и сильно обрадован. И смотрел на девушку так, что и слепому было ясно: эта нимфетка никакая ему не дочка и не любимая племянница из Киева.
А она чуть отстранилась, что-то тихо сказала, взяла его за руку и повлекла к выходу, где все еще ждало желтое такси. И он покорно пошел за ней. Они сели в машину и уехали.
– Ничего себе, – хмыкнула Катя. – Глава фирмы в разгар рабочего дня линяет на свидание. Ну и порядки в этом «Стройинвесте».
– А знаешь, кто это? – шепнула Марьяна. – Кажется, это была… Алина Авдюкова.
– Ты не ошибаешься? Это точно она?
– Я оперативную видеосъемку похорон вчера смотрела. Наши сделали на всякий пожарный. Без сомнений, это она, Алина. Но что же тогда у нас получается, а?
– Любопытно. – Катя смотрела сквозь стеклянные двери, где уже не было желтого такси. – Не хочу показаться нескромной, но у меня такое ощущение, что они не просто хорошие знакомые – они любовники.
– Кажется, да, – хмыкнула Марьяна. – Поворотик в деле, а? Признаться, такого я не ожидала.
В результате порог приемной, где ждала их Юлия Олейникова, они перешагнули в некоторой растерянности. Так всегда бывает, когда в ваши планы извне вторгается нечто непредвиденное, к которому не знаешь, как относиться.
Только усилием воли Катя заставила себя сосредоточиться. Допрос Олейниковой слишком много значил для дела, чтобы относиться к нему спустя рукава, думая о посторонних вещах.
Честно говоря, любовницу покойника она представляла себе совершенно иначе. Этакой вкрадчивой хищницей (судя по портрету, нарисованному Светланой Петровной и ее приятельницами). Этакой ведьмочкой на метле (судя по недвусмысленному подозрению в совершении убийства). Роковой и сногсшибательной.
А перед ними сидела за обычным офисным компьютером отнюдь не роковая и не сногсшибательная женщина, их, наверное, сверстница – миниатюрная, смуглая от автозагара, с черной атласной челкой до самых бровей, которую она то и дело нервно теребила рукой. Что было у Юлии Олейниковой первоклассным, достойным восхищения и зависти, – так это фигура, точеная и стройная, очень даже аппетитная. В приемной витал аромат «Кристиан Лакруа» пополам с сигаретным дымом. Любовница покойника, как отметила Катя, смолила как хороший мужик – по полторы пачки в день. Она совсем не берегла свои бедные легкие.
Допрос начался после выполнения обычных формальностей: Марьяна заполнила первый лист протокола – «имя, фамилия, отчество, адрес», попросила у Олейниковой паспорт.
– Предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний или отказ от дачи правдивых показаний. – В уголовно-процессуальный штамп Марьяна внесла тонкий нюанс новизны, который, впрочем, Олейникова не поняла и не оценила. – Вы, Юля, конечно, догадываетесь, в связи с чем вас допрашивают?
– Догадываюсь. Владлен Ермолаевич умер, – Олейникова потупилась.
Марьяна отодвинула бланк и положила ручку.
– Так что делать-то будем, а? – спросила она так, словно речь шла о тайне, известной только им двоим.
Олейникова молчала. – Что будем делать, Юля? – повторила Марьяна. – Штука-то вся в том, что он не просто умер, а был убит. И как раз тогда, когда вы были с ним.
Олейникова молча покачала головой – нет.
– Я не хочу пока ни в чем вас обвинять. И я не враг вам, – Марьяна положила Олейниковой руку на плечо. – Я знаю, обстоятельства складываются по-разному. Все бывает в жизни – самые странные совпадения случаются. Я хочу, чтобы вы поняли – у меня, точнее у нас, – она оглянулась на Катю, – нет никакого предубеждения по отношению к вам. Я хочу, чтобы вы это поняли и доверились нам. И все нам рассказали. Всю правду о том, что произошло в «Парусе».
– А я не знаю, что там произошло, – Олейникова резко дернулась, высвобождая плечо. – Тут у нас бог знает что про его смерть болтают. Что… что он был отравлен! Но я оставила его живого. Он был жив, когда я ушла. Слышите, жив, цел и невредим!
Катя видела: она явно и очень быстро теряет самообладание. А ведь допрос только-только начался. И Марьяна произнесла лишь самые первые, чисто ритуальные фразы. Да, она действительно не хотела начинать этот допрос с конфликта, с вражды и нажима. Она пыталась установить с главной свидетельницей (а быть может, и главной подозреваемой) контакт. Причина таких благих устремлений, возможно, была самой банальной – прямых доказательств того, что бутылку с уксусной кислотой оставила в номере именно Олейникова, не было. Но возможно, все дело было совсем в другом: Марьяна в глубине души не верила в причастность любовницы к отравлению и жаждала от нее любых правдоподобных, исчерпывающих объяснений в подтверждении своего неверия.
А вот Олейникова на открытый контакт, судя по ее тону и виду, идти явно не собиралась. И Кате крайне любопытно и важно было понять – почему она вот так с ходу отторгает самый простой выход из сложившейся ситуации. И отчего так психует?
– Когда вы познакомились с Авдюковым? – спросила Марьяна. Видимо, она решила не спешить.
– Примерно полгода назад, – ответила Олейникова.
