– Быстро ты приехал, – сказала она. – Очень быстро.
– Вы же звонили, – он прислонился спиной к яблоневому стволу.
– У меня к тебе просьба, Вася, – Светлана Петровна смотрела теперь не на Мамонтова, а на пса, медленно ковылявшего к крыльцу.
– Все, что хотите. Вы же знаете.
– Я сама с этим не справлюсь. Не смогу. – Светлана Петровна вздохнула: – Помоги мне, пожалуйста, ладно?
Глава 14
НОЧЬ
Как это часто и бывает в мае, погода к ночи изменилась. С последним всполохом заката с востока донеслись первые гулкие раскаты грома. Засверкали молнии. Гроза приближалась медленно, нехотя. Огромная туча ползла, пожирая все на своем пути – пропали звезды, растворился в темноте месяц. Подуло холодным ветром с востока так, что с силой и грохотом захлопнулось распахнутое окно.
– Наверное, с градом гроза, – определила Марьяна. Они с Катей сидели на матрасе, укрывшись шерстяным пледом. Катя снова ночевала в Щеголеве: завтра предстоял напряженный день со многими следственными действиями, и мотаться домой в Москву, а затем в отдел из Москвы Кате не хотелось. Лень было мотаться. А у Марьяны было хорошо и уютно – ночник на полу рядом с матрасом мерцает золотистым светом. Тусклое зеркало в изголовье – а в нем вся комната. Потолок, если смотреть с матраса, с пола – высокий-высокий.
Полыхнула молния за окном. Катя ойкнула, бросила расчесывать волосы, выронила щетку и упала на подушки. Зажмурила глаза – она адски боялась грозы.
– У меня прабабушка при громе всегда крестилась и шептала: «Свят, свят, свят, господь Саваоф» и форточки – она их «фортки» называла – всегда закрывала: вдруг шаровая молния влетит, – сказала Марьяна. – А мне всегда хотелось увидеть шаровую молнию. На что она похожа?
– На сгусток света. – Катя приоткрыла один глаз, но тут снова полыхнуло. – Ой, мамочки!
– А отец всегда говорил мне: в городе везде громо-отводы. – Марьяна вздохнула: – А помнишь…
– А помнишь… – Катя выпалила это одновременно с ней. Они посмотрели друг на друга, предполагая, что вспомнили-то одно и то же, то, что у обеих ассоциировалось с грозой.
– Помнишь, – Катя приподнялась на подушках, – как Максим твой купался в грозу в озере? Мы все в палатке на берегу прятались, а он бухнулся в воду и поплыл. Дождь стеной лил, и гремело так, что я думала – елки нам на голову рухнут. А он переплыл озеро, вернулся и букет колокольчиков тебе с того берега вручил. Мокренькие такие колокольчики… А Серега-то Мещерский захотел заплыв повторить. И у него на середине озера ногу свело, и Макс твой за ним поплыл, спасать. Вынес его на руках как куколку. Серега мне вместо колокольчиков горсть ряски протянул, а в ней лягушка – ква-а-а! Помнишь?
Марьяна молча погасила ночник.
Комната на мгновение озарилась белой вспышкой. Бабахнуло над самой крышей, как из пушки.
– Не везет тому, кто сейчас по улице шляется. – Катя укуталась в плед до подбородка. – Плохо ему, правда?
– Спокойной ночи, – сказала Марьяна.
Игоря Лосева гроза застала в машине на шоссе в десяти километрах от Кольцевой дороги. Когда он подъехал к остановке автобуса, дождь уже лил как из ведра. Упругие струи барабанили в лобовое стекло бордовой лосевской «девятки». «Дворники» с напором не справлялись, и Игорь Лосев просто их отключил. Заглушил он и мотор.
Он посмотрел на наручные часы – половина двенадцатого. Как и было условлено – и он на месте. На этой долбаной остановке автобуса. Тоже мне ориентир!
И гроза, как назло, разгулялась, разухалась громовыми раскатами. Как раз грозу он и не учел, уславливаясь о встрече. Гроза очень даже могла помешать, потому что…
Игоря Лосева ослепили фары встречной машины – она вынырнула из пелены дождя как огромный черный ящик на колесах и, воя синей мигалкой, умчалась в темноту. Джип это был! Наверняка какой-нибудь расфуфыренный подлец джип «Чероки». Такому гробу с шипованной резиной и мокрый каток асфальт нипочем. Лосев завистливо вздохнул, окинул взглядом темную приборную панель своей «девятки». Ничего, дайте срок, господа, будет и у нас такая тачка. И мотоцикл красный сияющий будет – наизнанку вывернемся, а будет. Курочка, она ведь по зернышку клюет, умница. Где придется клюет, ничем не брезгует. А потом – хоп! Глядишь, и снесла яичко золотое. И тут одно из двух – хочешь яйца золотые иметь, тогда либо сам стань такой курочкой-несушкой, либо ближнего своего, дальнего своего сумей превратить в золотой яйцеклад. И тогда все будет тип-топ, все в ажуре будет, господа дорогие!
Что-то стукнуло по капоту «девятки». Лосев вздрогнул. Черт, ветка, наверное, с дерева екнулась – вон как хлещет. Да, гроза может нарушить все планы. В такую погоду носа на улицу не высунешь, а не то что…
«Гошенька, не езди, я прошу тебя», – в ушах его все еще звенел жаркий, умоляющий шепот Вероники. Она все чего-то боялась, дуреха. Сейчас, в душной машине, под проливным дождем, Игорь Лосев думал о Веронике с нежностью. Вон как дело повернулось с девчонкой. Думал – так, поживем, повеселимся, оттянемся, потрахаемся, пока молодые. А выходит, зацепило за сердце. Хоть женись, мать честная…
«Гошенька, не езди. Один не езди туда, возьми меня с собой!» Вероника не хотела его отпускать. Смеркалось. Они лежали на диване среди смятых, сбитых простыней. Она была вся как розовая, перламутровая раковина открытая. Впереди была вся ночь. А он должен был ехать. Потому что уже позвонил, договорился.
«Не надо, не надо, Гошенька. Я прошу, я боюсь…» Вероника даже заплакала. Ему пришлось клятвенно обещать ей, что долго он не задержится. Вот только съездит в одно место, встретится кое с кем и срубит немного деньжат.
«Да ведь как же это, Гошенька? С тобой же расплатились!» Вероника цеплялась за него, как плющ. Ему
