– Никуда. Это для дела маскарад, – вздохнула Катя, еще теснее прижимаясь к родной широкой груди «драгоценного В.А.». – Убийства у нас. Два уже. Какая-то история паршивая. Меня наши попросили с одной стороны свидетельницей поработать.
– Где убийства?
– В каком-то казино «Красный мак», – ответила Катя.
– Это который на Рублевке? – Кравченко присвистнул, из чего Катя заключила, что про место это он слышал. – А что за свидетельница?
– Сестра одного из убитых и подружка одного из подозреваемых. Представляешь – коктейль страстей? И в казино она вхожа. Ну, сам понимаешь, Вадичка, с такой познакомиться, чтобы в контакт войти, выглядеть надо соответственно. Не полосатым жирафом. Для того и вещи на работу беру. Сама не дотащу столько, ты уж, пожалуйста, подвези меня утром, ладно?
– Ты бы еще больше чемодан набила. Ну, девки, даете! – Кравченко снова присвистнул. – Когда же тебя домой сегодня ждать?
– Понятия не имею, скорее всего задержусь. – Катя доверчиво поцеловала Кравченко в шею. – Спи, золотко, рано еще. Потуши свет.
Кравченко погасил ночник.
– Ненормальная, – сказал он, – авантюристка.
Катя ощупью в темноте нашла его губы и накрыла их ладонью.
– Ненормальная, – повторил он, – и я тронутый, что все это слушаю и позволя… И не смей меня целовать, не смей мне рот затыкать, я еще не все тебе сказа…
Пресечь эти дерзости оказалось легко. Даже легче, чем можно было представить.
Весь день на работе Катя провела в ожидании. Поглядывая то на телефон, то на сумку в шкафу. Вот сейчас позвонят из розыска, объявят о начале операции, изложат вкратце обстановку, и она сразу же решит, как лучше одеться. Но прошел час, второй, третий. Миновал обеденный перерыв, прошло еще два скучных длинных часа и…
И Катя начала злиться. Да что это такое! Сидишь тут как на привязи целый день, ждешь неизвестно чего! А тут своей работы невпроворот. А вдруг эта импровизация у них в отделе убийств месяц будет созревать? Что же она, вот так целый месяц и должна будет возле шкафа сидеть, ждать? Ну ладно, дело житейское, не клеится там чего-то сегодня у них с этой фигуранткой, ну так позвоните, сообщите – так, мол, и так. Что, у Колосова телефона, что ли, под рукой нет? Ведь сам втянул ее, а теперь…
Катя кинулась звонить в кабинет Колосова, затем ему на мобильный. Телефон в кабинете не отвечал. А мобильник был занят, занят. «Трепло несчастное!» – Катя бросила трубку.
Рабочий день закончился. Сотрудники главка бодро потянулись к выходу. А Катя села на подоконник в опустевшем кабинете пресс-центра и уныло уставилась в окно на темный заснеженный Никитский переулок и гаснущие одно за другим окна Зоологического музея напротив. Про себя она решила: он меня просил задержаться, задержусь до восьми. Потом все, хватит. Не ночевать же тут.
Без четверти восемь она, злая и уставшая, начала лениво одеваться. Уже искала ключ закрыть дверь в кабинете, как вдруг истошно зазвонил телефон.
– Катя, добрый вечер, я внизу. Вижу, что у вас свет горит, спасибо, что задержалась. Давай спускайся быстро. Едем сейчас в один бар. Таураге там. По пути решим, как лучше взять ее в разработку.
Катя даже слова вставить не успела – Колосов уже дал отбой. Она сбросила шубу, схватила сумку из шкафа. Ладно, сдвинулось дело, а кто старое помянет… Итак, он сказал «бар». Таураге там. Что за бар? Может, ночной клуб? Какой? Танцевальный, модный, кислотный, закрытый? Никите, видимо, все равно, а ведь это важно. Атмосфера в таком тонком деле вещь первостепенная.
Катя выбросила вещи из сумки, задумалась на секунду и остановила выбор на платье. Кинулась к зеркалу поправлять макияж. Набросила шубу, сунула под мышку вечерние туфли – в машине переобуется. Не заявляться же в платьице-стрейч и зимних сапогах в этот гадючник! Бегом спустилась по лестнице, впопыхах нашаривая на дне сумки флакончик духов.
Она и понятия не имела, что ее ждет, как произойдет ее знакомство с этой Эгле Таураге и что вообще дадут для раскрытия убийств эти странные «смотрины», затеянные Никитой.
В колосовской «девятке» на заднем сиденье развалился какой-то сумрачный молодой великан. Судя по черной рубашке, подбритому затылку, массивной позолоченной цепи на запястье и припухшим от алкоголя глазам – типичный браток средней руки.
– Знакомься, Катерина Сергеевна, это – старший оперуполномоченный Скарабеевского ГОМ Иван Биндюжный, – представил его Никита. – Мы тут с ним вдвоем кое-что придумали. Тут лучше всего не мудрствовать, а действовать
Катя посмотрела на Биндюжного, как кролик на удава: если такие милиционеры-сыщики, то какие же, извините, братки? Он пожал ее протянутую руку так осторожно, точно она была стеклянная.
– Наблюдение за квартирой Таураге ведется, – сказал он, хмуро и значительно поглядывая на Катю. – Никуда она не отлучалась за эти дни, даже на телефонные звонки не отвечала. А сегодня вдруг днем приехала в отдел, к нашему начальнику. Просила, чтобы Газарова отпустили, клялась, что он невиновен в смерти ее брата. Алиби даже ему какое-то стала лживое выдумывать. Ну, из отдела ее вежливенько спровадили с этими небылицами: мол, следствие все покажет. Она в Москву вернулась, по улицам бродила. Сейчас она в баре зависла на улице Суворова. Пьет джин с шести часов вечера. Хороша уже в доску. Мужик так не налижется, как эта ваша балерина.
– Она танцовщица профессиональная, по показаниям персонала казино, – сказал Колосов. – В ночных клубах несколько лет назад выступала. Но в «Красном маке» служащие говорят – никогда. По нашей картотеке в проституции не замечена. Это все на нее, к сожалению.
– Что за бар? – поинтересовалась Катя. – Клуб ночной?
– Клубешник, – ответил Биндюжный, – ничего особенного, крутого. Далеко от центра. Просто тихая попойка.
