известно только, что она есть. Но вот приборами ее не распознать. Торри доказал, что именно эту недоступную область человека и сможет исследовать Конечная Энциклопедия, путем логических построений, используя вся полноту собранных познаний. И в этой области, утверждал Торри, мы найдем что-то такое — качество, способность или силу — то, что сопутствует только лишь людям, живущим на Земле. Что-то, утраченное или недоступное “осколочным” культурам человека на молодых мирах, которые, казалось, быстро превосходили наше родительское племя в каких-то отдельных качествах.
Слушая все это, я почему-то вдруг вспомнил странный взгляд и слова, брошенные мне ранее Лизой. Я огляделся вокруг. Мой взгляд скользнул по странным, заполненным людьми помещениям. Здесь велись самые разнообразные работы — от обычного строительства до тонкой лабораторной деятельности, по мере того, как мы двигались вперед. И странное, похожее на страх ощущение начало возвращаться ко мне. Оно не только вернулось, но и стало расти, пока не приняло вид чего-то сознательного. Словно вся Энциклопедия представляла собой один живой организм со мной в центре.
Инстинктивно я боролся с этим чувством. Ибо все, чего я всегда добивался в своей жизни — это свобода. Чтобы меня ничто не смогло поглотить — будь оно от человека, или от механизма. Но все равно это чувство росло во мне, когда мы вошли в Индекс-зал, который в космосе будет располагаться в самом центре Энциклопедии.
Зал имел очертания огромного шара, настолько огромного, что, когда мы вошли в него, его стены растаяли в полумраке. Исключение составляло только еле заметное перемигивание искорок света, сообщавших о появлении новых фактов и ассоциаций внутри чувствительной записывающей механики, размещенной на внутренней поверхности этой безграничной сферы, окружавшей нас, которая одновременно была и полом, и потолком, и стенами.
Вся просторная внутренность этого огромного сферического зала была пуста. Но снабженные перилами лестницы вели к середине и слегка вверх от входов-выходов зала, грациозными спиралям закручиваясь вокруг круглой платформы, повисшей точно в центре зала.
Именно по одной из этих лестниц и повела нас Лиза, пока мы не очутились на платформе, диаметр которой не превышал, наверное, двадцати футов.
— …Здесь, где мы сейчас стоим, — заговорила Лиза, когда мы остановились на платформе, — находится то, что будет известно под названием Точки Перехода. В космосе, будут сделаны все подключения не только по стенам Индекс-зала, но и через эту центральную точку. И именно отсюда те, кто будет управлять Энциклопедией, затем попытаются использовать ее в соответствии с теорией Марка Торри. Попытаются приоткрыть завесу над неразгаданной тайной, веками хранимой нашим человеческим разумом.
Она сделала паузу и обернулась, чтобы увидеть каждого из членов группы.
— Пожалуйста, соберитесь поплотнее, — попросила она. На секунду ее взгляд встретился с моим — и без всякого предупреждения странное чувство внутри меня неожиданно достигло вершины. Холодный ток, подобный страху, пронзил меня, и я замер.
— А сейчас, — продолжила она, когда мы собрались все вместе, — я хочу, чтобы вы в течение шестидесяти секунд постояли совершенно спокойно и послушали. Просто послушайте, и ощутите, услышите ли вы что-то.
Все смолкли, и огромная, неприкосновенная тишина огромного зала сомкнулась вокруг нас. Она окутала нас, и чувство внутри меня внезапно поднялось до высочайшей ноты тревоги. Меня никогда не беспокоили ни высота, ни расстояния, но неожиданно для себя я вдруг понял, что под платформой не было ничего, кроме глубокой пустоты и пространства, окружавшего нас. У меня начала кружиться голова, и сердце яростно забилось. Я почувствовал, что теряю сознание.
— И что же мы должны услышать? — нарушил я тишину. Но не потому, что мне хотелось задать этот вопрос, а чтобы переломить головокружение, которое, казалось, стремилось меня унести куда-то. Я стоял позади Лизы, когда задал свой вопрос. Она повернулась и посмотрела на меня снизу вверх. В ее глазах мелькнула странная тень того прошлого взгляда.
— Ничего, — ответила она. И затем, по-прежнему странно посматривая на меня, добавила. — Или, может быть — что-то, хотя шансы на это — один на миллиард. Вы сразу же поймете, как только услышите. А я все объясню через шестьдесят секунд. Она слегка прикоснулась ко мне рукой. — А сейчас, пожалуйста, помолчите — хотя бы ради других, если сами не хотите слушать.
Я отвернулся от нее. И тут неожиданно у нее за спиной я увидел маленькую и далекую фигурку своей сестры, стоящей у входа в Индекс-зал, отдельно от нашей группы. Я узнал ее на таком расстоянии только по блику светлых волос и росту. Она разговаривала с темнокожим, худощавым человеком, одетым во все черное, лица которого на таком расстоянии я не мог разглядеть. Но он стоял совсем рядом с нею. Я был удивлен и неожиданно раздражен. Вид тонкой мужской фигуры в черном показался мне пощечиной, как публичное оскорбление. Сама идея того, что моя сестра, уговорив меня привести ее сюда, могла специально отстать от нашей группы, чтобы поговорить с кем-то, кто был совершенно незнаком мне — и поговорить весьма оживленно, как мне было заметно даже на таком расстоянии, по напряженности ее фигуры и небольшим движениям ее рук — показалась мне настолько невежливой, словно это граничило с предательством. Ведь все же она уговорила меня сюда приехать.
Мне показалось, что волосы дыбом встали на моей спине, и холодная волна ярости накатила на меня. Глупо было даже предположить, что на таком расстоянии человеческое ухо способно было услышать что-нибудь, но я напрягал слух, стараясь хоть что-то уловить в этом огромном, хранящем тишину зале.
И вдруг — сперва еле заметно, но затем все яснее и яснее — я что-то начал слышать. Что-то.
Не голос моей сестры или голос незнакомца, кто бы он ни был. Это был далекий, резкий голос человека, говорящего на языке, немного похожем на латинский, но с опущенными гласными и перекатывающимся “р”, что придавало его речи вид бормотания, подобного быстрому перекатыванию грома, сопутствующего летним грозам. Он рос, становясь не столько громче, сколько ближе. И затем я услышал другой голос, отвечавший ему.
А затем — еще один голос. Затем еще. Затем еще и еще.
Грохочущие, орущие, несущиеся на меня подобно обвалу, голоса неожиданно обрушились на меня со всех сторон, резко увеличиваясь в числе с каждой секундой. Удваиваясь и утраиваясь снова и снова. Все голоса, на всех языка мира. Все голоса, когда либо существовавшие на планете. И более того. Еще больше, больше и больше.
Они орали мне в уши, плача, смеясь, проклиная, умоляя, что-то бормоча, приказывая — но не сливаясь, что должно было произойти при таком многообразии — в один безгласый, хотя и могучий гром, подобный грохоту водопада. И несмотря на то, что они все росли и росли — они по-прежнему звучали отдельно друг от друга. Я СЛЫШАЛ КАЖДОГО! КАЖДЫЙ из этих миллионов, миллиардов голосов мужчин и женщин кричал мне в уши индивидуально.
И это буйство подхватило меня, наконец, как ураган, кружа и унося меня в яростную вспышку беспамятства.
Мне помнится, что я не хотел просыпаться. Мне казалось, что я — в каком-то далеком путешествии, что я отсутствовал долгое время. Но когда, наконец, я нехотя открыл глаза, то оказалось, что я лежу на полу зала и только Лиза Кант склонилась надо мной. Некоторые члены нашей группы еще только стали поворачиваться, чтобы посмотреть, что со мной случилось.
Лиза подняла мою голову с пола.
— Ты СЛЫШАЛ! — возбужденно сказала она тихим голосом, почти в самое мое ухо. — Но что ты услышал?
— Услышал? — словно в тумане, я покрутил головой, вспомнив при этом и ожидая вновь услышать заливавшую меня неисчислимую орду голосов. Но теперь царила лишь одна тишина, и я повторил вопрос Лизы.
— Услышал?.. Их.
