Конечно, Раиса хороша! Фигура, лицо, крепкая, здоровая плоть... Однако никаких договоренностей о детях между ними никогда не было. Не было и быть не могло. Как глупо он все-таки попался на этот шантаж. Сколько же эта стерва нервов ему попортила. И сколько денег он ей уже, в конце концов, передал. А ведь до тех пор, пока он не развелся с женой, она и не заикалась, что хочет замуж. Деньги ее вполне устраивали. Так мало того, что она устроила подлянку с беременностью, – после того, как жена его выгнала, ни с того ни с сего решила, что теперь он просто обязан на ней жениться! Ну уж нет. В конце концов, пусть после рождения ребенка она подает на него в суд на алименты, но жениться он на ней не собирается!
Дорн искоса взглянул на Машу. Вот сидит перед ним потенциальная невеста. Владик снова в раздумье закурил.
– Ты что, заснул? – в Машиных глазах читалось недоумение. – Я спрашиваю, нет ли у тебя знакомой медсестры?
– А почему у меня должна быть знакомая медсестра?
– Не почему, я просто так спросила.
– Зачем мне знакомая медсестра, когда у меня есть знакомая заведующая отделением?
Он внезапно поднял Машу на руки и понес к дивану. «Если будет брыкаться, значит, знает про Райку», – подумал он.
Но Маша спросила:
– Я не заметила, ты дверь закрыл на ключ?
– Сразу же, как только вошел.
Он навалился на нее и стал целовать в шею, пахшую духами от Картье. Маша подумала, что опять проиграла бы пари, а Дорн решил, что все-таки больше похоже на то, что она ничего не знает о Раисе. И это придало ему уверенности.
Когда они уже снова сидели одетые, теперь уже рядком, и снова курили, в дверь действительно постучали. Маша встала, взглянула на Дорна со значением, одернула юбку и пошла к двери. Как назло, замок не хотел сразу открываться.
– Ты не в ту сторону его поворачиваешь, – спокойным голосом сказал Дорн.
Дверь все-таки открылась, и Маша увидела Аркадия, стоявшего на пороге.
– Маша, ты одна?
– Нет.
Но Аркадий был не из тех, кто задерживается в нерешительности перед порогом, пусть даже начальственного кабинета.
– Я ненадолго.
Он вошел, а Дорн с неприязненным видом отвернулся.
– Как у вас тут уютно! – Аркадий оценил и притушенный верхний свет, и открытую коробку конфет на столе, и разлитый по чашкам чай.
– Присоединяйтесь, Аркадий Петрович! Чай вот только остыл, но я подогрею. – Маша сделала приглашающий жест и подвинула к Барашкову конфеты.
– Я бы съел, но чешусь от сладкого, да и в отделение надо идти.
Аркадий плюхнулся в кресло и внимательно посмотрел на Машу. «Что это она какая-то вся взбудораженная?»
– Я вас слушаю, Аркадий Петрович.
Аркадий все-таки не вытерпел, вытянул конфету.
– Я хотел спросить насчет нашей медсестры...
Дорн похолодел. Неужели Раиса рассказала Барашкову?
– Какой именно?
– Да вот этой, которая в декрет собирается.
– Раисы? И что? – спросила Марья Филипповна с безмятежным видом.
– Оказывается у нее бедственное положение...
– Да? А в чем оно?
«Вот сейчас все и раскроется. Может, уйти?» – застучало в груди у Дорна. Но он решил остаться. «Если раскроется, то все равно лучше быть в курсе. К тому же лучше тогда сразу попробовать объяснить ситуацию Маше».
Барашков налил из чайника остывшую заварку.
– Девушка-то у нас, оказывается, не замужем. Без денег и без квартиры.
– Замужем не замужем – женщина сама вольна распоряжаться, рожать ли ей, – сказала Маша.
– Да, но... Давайте денег ей, что ли, соберем? А то она сказала, что не уходит в декрет, потому что жить не на что.
«Ой, ну что она врет!» – чуть не вырвалось у Владика, но он вовремя сдержался.
– Я в принципе не против. – Чайник вскипел, и Маша подлила Барашкову кипятка. – А ты, Владик?
– И я не против, – усмехнулся Дорн. «Тем более что вот уже полгода в день получки почти половину отстегиваю этой мерзкой шантажистке».
– Вот и отлично.
– Только пусть сначала родит.
Его интонация показалась Маше немного странной.
– Ты что-то знаешь?
Владик помолчал.
– Ничего я не знаю. Только по виду нисколько она не перехаживает.
– Ну, ты знаток, – иронически сощурился в его сторону Барашков. – Пузо у нее уже на лоб лезет!
– А может, там двойня? – предположила Маша.
– Или тройня, – запил еще одну конфету чаем Барашков. – Папашка будет счастлив.
Дорн закашлялся.
– Вам домой не пора?
– Не пора. Я сегодня дежурю.
– Ну вот и дежурьте, а не животы у медсестер разглядывайте.
– А тебе что, жалко? – Барашков был не в настроении ругаться с Владиком, особенно из-за пустяков.
– Не жалко мне нисколько, только это неэтично.
Аркадий аж подавился.
– Ой, кто у нас говорит об этике? Не вы ли, Владислав Федорович, ратовали за то, чтобы не принимать в отделение Валентину Николаевну?
– Однако правильный диагноз поставил ей я.
– Кстати, а как у Тины дела? – Маша поймала себя на том, что впервые в жизни покровительственно назвала свою бывшую заведующую по имени.
– Дела вроде ничего. Но вот мы должны положить ее снова. Хоть на неделю для обследования.
Дорн возмущенно присвистнул, и Маша взглянула на него.
– Если бесплатно, Аркадий Петрович, то, честное слово, при всем уважении к Валентине Николаевне, мы не сможем. Еще когда случай был экстренный, вы сами видели, я не отказала. Но теперь просто на обследование... За деньги – пожалуйста!
Аркадий, хотя и предвидел Машин отказ, побагровел.
– Чувствуется работа Владислава Федоровича! Только не дай бог ему самому оказаться в таком же положении, как Тина!
– У каждого из нас свое положение, – скривился Дорн.
Барашков решил больше не обращать внимания на Владика, а надавить на Машу.
– Ты что, забыла, как она вас учила? И выучила, между прочим!
Маша густо покраснела.
– Я это помню, Аркадий Петрович. Если хотите, я могу дать денег Тине взаймы, но положить ее бесплатно не просите. Мы должны выполнять план по больным, платить налоги, платить больнице, мы хотели купить новый прибор...
– И этот прибор, конечно же, будет предназначаться Владиславу Федоровичу.
