еще ничего. Веселый вздернутый нос, золотистые волосы, зеленые глаза... И хорошо, что она похудела, но не очень – не надо покупать новую одежду.
5
«Конечно, во Франции тоже непросто жить, – думала Таня, сидя в небольшом кафе на улице Сен-Жак. Она немного отклонилась от своего маршрута в сторону Люксембурского сада – уж очень ей нравился Латинский квартал. Здесь она жила первые недели после приезда. – Жизнь дорогая, люди закрытые, никто не откроет тебе дверь, чтобы ты поплакала в жилетку...»
Интересы французов корпоративны, как и у нас: парижане существуют отдельно, провинция живет своей жизнью, а уж про колонистов и говорить нечего – в каждой колонии свои законы. Зато все уже отработано, систематизировано, многое пройдено, пережито многочисленными прошлыми поколениями – и законы, и правила, и манеры, и привычки. Сначала Римская колония, потом церковное иго, потом монархия, потом империя, потом коммуна, наконец, республика... Возраст, отличающийся от российского на тысячу лет, что-нибудь да значит. Вон она сама проработала врачом только два года, а ни у Али, ни у Янушки, ни у Камиллы такого опыта вообще нет. И когда она, Таня, пишет выводы о возможном практическом применении чего-либо, мадам Гийяр читает этот раздел оч-ч-чень внимательно.
Подошла официантка. Таня заказала сэндвич и чашку кофе. Девушка улыбнулась и отошла, сделав короткую запись в блокнотике.
Жаль, что в лаборатории не принято обсуждать результаты опытов вслух. Понятно, что все друг другу конкуренты. И у каждого есть свои положительные стороны. Камилла необыкновенно старательна, аккуратна, пунктуальна и неглупа. Она идеально подходит для работы референтом – у нее порядок во всем, всегда все разложено по пунктам, она всегда все помнит, любую информацию вносит в компьютер, в соответствующий раздел. Французский климат Камиллу тяготит, но она вовсе не собирается сдавать свои позиции. Али – весельчак, полиглот, подвижный, как ртуть. Кроме общих для лаборатории опытов он еще экспериментирует с какими-то своими африканскими порошками – растительными экстрактами. При этом у него всегда таинственный вид, и Янушка даже как-то сказала, что по виду он никакой не ученый, а шаман. На любой вопрос Али умеет на восьми языках ответить: «Не знаю», Таня давно поняла, что спрашивать его о чем-либо бесполезно. Хотя иногда Али проявляет удивительную осведомленность и сообразительность, если считает нужным это показать. И лишь одна Янушка предупредила заранее мадам Гийяр, что не собирается оставаться в Париже. Таня вздохнула. Уедет Янушка – ей будет совсем одиноко.
Официантка принесла заказ. Таня наклонилась над чашкой, с удовольствием вдохнула горячий пар. Хороший все-таки кофе почти во всех парижских кафе! На мотоциклах к Сорбонне подъезжали студенты, группа корейских туристов задрала головы на вывеску улицы – наверное, искали Пантеон.
Таня усмехнулась. Родителей умиляло, что их дочь первый месяц жила неподалеку от улицы Клода Бернара – основоположника патологической физиологии, – где когда-то располагалась его лаборатория. «Какие в жизни бывают приятные совпадения!» – сказал по телефону Тане отец, занимавшийся патологической физиологией всю свою жизнь. Знал бы папка, что комнатка, хоть и называлась студией, представляла собой узкий пенал с окном, выходящим на крышу, в квартире, которая по московским понятиям называется коммунальной. Там не было ни кухни, ни ванной. Небольшая ниша в углу, отделенная занавеской, с дырками в полу обозначала душ, а для того чтобы приготовить кофе, на маленьком столике у окна стояла небольшая плитка. О том, чтобы сварить на ней, например, суп, не могло быть и речи.
Наслаждаясь хорошей погодой, вокруг Тани сидели люди – мужчины и женщины; молодые и немолодые, разговаривали о чем-то, смеялись. У двери в кафе расположился парень с неизвестно откуда выкопанной древней шарманкой. Он сидел на стуле, а для привлечения публики у его ног в деревянной кукольной постели под розовым одеялом, не обращая никакого внимания на заунывные звуки, спали черный кот и белая собачка. У ног шарманщика лежала помятая шляпа.
«Чем живут эти люди? Почему они так спокойно здесь сидят, никуда не торопятся? – думала Таня про посетителей кафе. – Сословие клерков парится по конторам. Сфера обслуживания проводит дни на ногах от открытия до закрытия. Художники, скульпторы сутулятся в музеях и галереях или пытаются продать свои творения на блошиных рынках. Учителя проводят время в школах, врачи – в больницах, рабочие – на заводах. Интересно, люди каких занятий тратят свои лучшие часы в кафе? – Она допила кофе и засмеялась. – Может быть, кто-нибудь точно так же думает обо мне! Что, мол, здесь делает эта молодая женщина? Откуда она приехала, туристка она или кто?»
Таня задумалась. Хотела бы она проводить время свободно? Ездить, куда хочет, гулять, где хочет? Не выходить из дома, если на улице дождь. Не париться на работе в прекрасную погоду, а ехать за город, где поют птицы и имеется множество прелестных мотелей и гостиниц для путешественников и на пару дней, и на пару месяцев.
«Кто его знает, – как-то неопределенно подумала она. – Надо попробовать, чтобы решить, понравится мне это или нет».
Она подозвала официантку и, как уже много раз, отметила ее не напускную вежливость и искреннюю благодарность за чаевые.
Таня вышла из кафе и пошла дальше мимо Сорбонны. Симпатичные девочки и мальчики сидели на ступенях и на тротуарах и говорили о том же, о чем говорят студенты во всем мире, – где разжиться деньгами, как лучше подработать, сдать экзамены, где встретиться с девушкой... Таня с сожалением думала, что ее молодость уже, увы, прошла, и для этих юных мальчиков и девочек она уже взрослая тетка, непонятно зачем забредшая в их цветущую юность. Неожиданно их проблемы показались ей довольно скучными, и Таня поняла, что совсем не хочет возвращаться в глупую молодость, а хочет какого-то определенного положения.
Прямоугольник Люксембургского сада, относительно небольшой, был весь осенен нежной зеленью раскрывающихся почек. Чаша фонтана была наполнена водой, и дети в курточках пускали по волнам старинные парусники, взятые напрокат в небольшой будочке.
Таня подвинула к воде тяжелый стул с коваными ножками, уселась, сняла туфли, закинула ноги на бордюр фонтанной чаши. Снова вытащила мобильник. На этот раз ей повезло – ответил голос мамы.
Как здоровье, как дела – в парижском далеке слова не имели для Татьяны особого значения. Правды ведь ей все равно не скажут, даже если и случится что-то плохое. Ей был важен сам мамин голос, живой, действующий на уровне подсознания. Дающий ощущение того, что она, Таня, не одинока в этом мире, что она любима, что у нее есть дом и там ее ждут. И, не осознавая этого, она готова была слушать мамин голос еще и еще, будто зверек, выдернутый из гнезда, тоскующий по ночам и ищущий пропахшую матерью тряпку.
– А еще какие у вас там новости?
– Вчера случайно встретила в магазине твою Машу. Неплохо выглядит, хоть и растолстела.
– Какую Машу?
– Ну что ты, не помнишь? Вы еще вместе в больнице работали... Ты ее Мышкой звала. Она теперь, кстати, заведует вашим отделением.
Таня засмеялась.
– Ах, мама, если бы ты знала, как мне сейчас безразлична эта Мышка! Я соскучилась по вас с папой. Кстати, он дома?
– К сожалению, нет. Ты ведь нас чудом застала. Мы с папой идем на концерт. Он уже во дворе прогревает машину. А ты собираешься приехать?
Таня задумалась на минутку, но твердо сказала:
– Да, собираюсь!
– Когда?
– Еще не знаю точно. Как будут складываться дела. Но, думаю, не раньше, чем через месяц.
– Мы тебя будем ждать. Пока.
– Пока. А куда вы идете?
Но последний Танин вопрос потонул в океане радиоволн. Связь прервалась, и мамин голос исчез. Таня вздохнула и, несмотря на то что уже потянуло вечерней свежестью, осталась сидеть у фонтана. И мысли ее, вопреки словам, витали в прошлом.
«Мышка-то теперь заведующая отделением, черт побери! – думала Таня. – Как она там? Посмотреть бы, во что одета, как выглядит?» Таня отчетливо вспомнила невысокого роста девушку с хвостиком на затылке,