перламутровые тарелки. Светло-желтое дерево, украшенное резьбой, мягко сияло, а когда в окна падало солнце, после полудня в любое время года, вся комната заливалась веселым, радостным светом. Весной и летом в окне показывались зеленые ветки берез, кленов и тополей. Зимой в окна стучалась вьюга, но в свободном просторном углу этой комнаты сверкала огнями огромная елка, таящая под нижними ветками приятные сюрпризы. Блестящие елочные украшения многократно отражались и в стеклах с ирисами, и на самой поверхности полированного дерева.
Традицию обязательно ставить елку Тина переняла от родителей. Когда они с сестрой были детьми, в доме обязательно появлялась нарядная, украшенная игрушками елка, и они с Леночкой, родители и подружки непременно устраивали праздничный концерт.
Приехавший на свой первый Новый год в Москву ее мальчик с гордостью заявил, что в Деда Мороза не верит, как не верит в Кащея и в Бабу-ягу, и начал с того, что съел все шоколадки, вывешенные на елку, не дожидаясь боя курантов. Тогда же, в новогоднюю ночь, его здорово рвало от шоколада, он лежал в постели обессиленный и бледный, но не выпускал из маленьких рук китайский заводной паровозик и рельсы к нему. Таким запомнился Тине первый Новый год, когда вся семья собралась вместе.
Осенью, как сейчас, ее любимый мебельный гарнитур светился золотом от пожелтевших листьев деревьев. Валентина Николаевна, какой бы усталой и занятой она ни была, всегда стремилась пройтись специальной салфеткой по шкафам и столу, чтобы стереть накопившуюся за день пыль и вернуть дереву сияющий блеск.
В этой комнате не хватало только одного – музыкального инструмента. Иногда Валентину Николаевну посещало неудержимое желание играть на фортепиано и петь. Но инструмента не было, муж не любил музыку и не понимал пения. И когда Тину одолевало такое желание, она спешно надевала фартук и шла на кухню жарить котлеты.
Родители несколько раз предлагали забрать инструмент из их дома, ведь Леночка больше не могла играть. Но Тина не хотела этого делать.
– Пусть пианино стоит там же, где и раньше, у вас, – говорила она. – Когда мне играть? Некогда, да и некому. Мое желание теперь – каприз, причуда, не более того.
Воспоминания о музыке посещали Тину все реже. Правда, она странно взволновалась, когда Азарцев упомянул о рояле, стоящем в гостиной новой косметологической клиники.
– Ерунда, пустяки. Ничего у меня не выйдет! – вслух сказала Тина. Машинально достала тряпку, которой всегда вытирала пыль со шкафов, прошлась по полкам и дверцам, ласково погладила львиные морды на ручках, легко перебрала пальцами корешки медицинских книг в псевдобуфете и в который раз за сегодняшний день посмотрела на часы. И опять ахнула. До прихода Азарцева оставалось ровно десять минут. Она наспех обозвала себя 'идиоткой, не нашедшей лучшего времени, для того чтобы полировать шкафы', и ринулась в ванную умываться и чистить зубы.
'Чтобы убить запах водки, надо поесть чего-то другого, перебивающего этот запах. Например, два зубчика чеснока', – мелькнуло в голове. Валентина Николаевна чертыхнулась и слегка помассировала щеки полотенцем, чтобы они не казались слишком бледными.
'Интересно, что лучше? Если от вас пахнет водкой или чесноком? – философски размышляла она. – Что за глупости лезут в голову!' Но в голове опять крутилось: 'Все-таки водкой или чесноком?' Она уж и отгоняла эту мысль от себя как летнюю муху, но мысль возвращалась снова и снова.
Тина вышла из ванной и полезла в кухонный шкафчик. Муж обожал по воскресеньям на даче готовить что-нибудь мясное, например, шашлык. У него была своя коробка со специями, которые он привозил от родителей с юга. Тина пошарила в ней и нашла то, что искала. На самом дне металлической круглой коробки из-под когда-то дефицитного растворимого индийского кофе болтался маленький огрызок мускатного ореха, испачканный крупинками перца и желтой пылью шафрана. Тина потерла орех о халат, подозрительно понюхала и откусила половину. Что с ней стало! Как только терпкий вкус муската разлился во рту, на нее напал такой дикий приступ чихания, что его можно было сравнить разве что с тем, как чихал Моргунов в фильме 'Операция Ы'.
– Все! Умираю! – выдавила из себя Тина и, продолжая чихать, ползком добралась до ванной. Там она сумела прополоскать рот и нос чистой холодной водой, тут же закинула в себя две таблетки супрастина, запила их водой из-под крана и через пять минут наконец смогла вздохнуть полной грудью.
Итак, она сидела на краю ванны в распахнутом мокром на груди халате, с лицом, красным от напряжения и уже не требующим никакого растирания, с влажными на лбу, потемневшими прядями волос и издевательскими чертиками в глазах.
– С такими приключениями я не собиралась на свидания никогда в жизни! – сказала отражению Валентина Николаевна, закрутила кран и пошла одеваться.
В первую очередь она надела колготки. Потом достала короткие замшевые сапожки, про которые в магазинном чеке было написано, что они 'ботильоны'. Обувь с таким названием следовало уважать, и, прежде чем натянуть их на ноги, Тина провела по ним пару раз щеткой. Затем положила на смятую, разобранную постель черное платье и стала краситься и причесываться. Нанеся завершающий мазок помады, Валентина Николаевна выглянула из окна гостиной во двор. У ее подъезда стояла темно-серая 'восьмерка', а возле 'восьмерки' в той же самой куртке, что и в магазине, стоял Владимир Сергеевич Азарцев собственной персоной и разглядывал бумажку с адресом.
– Елки зеленые, все-таки приехал! – воскликнула Валентина Николаевна, хотя сомнений у нее, в общем, не возникало. 'Что же мужики-то мои вечером будут есть без меня? Суп-то, наверное, поленятся разогреть!' – с раскаянием подумала Валентина Николаевна, побежала натягивать платье и наткнулась на Чарли. У этой собаки была удивительная манера каждый раз подворачиваться под ноги в тот момент, когда нужно собраться как можно скорее.
– Ну, ты тут еще! – возмущенно сказала Валентина Николаевна и, вернувшись к холодильнику, дала Чарли кусок колбасы. Он благодарно вильнул хвостом и снова улегся в коридоре посреди дороги.
Платье вползло на тело сверху вниз, как футляр, и тут же прилипло к ногам. Десять секунд ушло на то, чтобы найти антистатик и сбрызнуть колготы. Теперь одной рукой Тина нашаривала в шкафу парадную черную сумку, а другой, изогнувшись, пыталась застегнуть на спине длинную 'молнию'. Сумку в шкафу она нашла, а вот замок застежки заело. Причем заело посередине спины, в самом неудобном для застегивания месте, где-то между лопаток.
– Какой же черт придумал шить такие узкие платья! – в сердцах выругалась рассерженная Тина, пытаясь извернуться как червяк и выползти из футляра. Но не смогла – ни через голову, ни через ноги. Тина опять выглянула в окно. 'Восьмерка' стояла на прежнем месте. Азарцев присел на хлипкую влажную лавочку, подстелив под себя все тот же журнал с красотками, уже порядком измятый, и внимательно разглядывал лежавшие под ногами желтые листья клена.
– Прямо 'Три тополя на Плющихе', – сказала Тина и повернулась к Чарли: – Ну, что теперь делать?
Чарли вопросительно приподнял уши и постучал по полу хвостом. Тина вздохнула и медленно пошла в спальню. Там она уже без энтузиазма на всякий случай повязала на шею шелковую косынку в надежде, что та закроет прореху на спине, но номер не прошел. Прореха зияла; более того, платье, узкое в талии, теперь некрасиво съезжало с плеч. Идти прямо так, надев сверху пальто, было немыслимо. И Тина легла на кровать прямо в ботильонах и в незастегнутом платье и беспомощно, по-детски, заплакала. Ей было жалко себя не оттого, что, видимо, сорвалось свидание, на которое она и не очень-то хотела идти, а оттого, что, несмотря на усталость, она все-таки встала, накрасилась, собралась, пережила жуткий приступ чихания и в конце концов так глупо осталась дома из-за не вовремя заевшей застежки! Чарли пришел к ней в комнату, лег на коврик перед кроватью и время от времени тяжело, по-собачьи, вздыхал.
На часах была ровно половина восьмого, когда все-таки раздался деликатный звонок в дверь. Чарли навострил уши и побежал в коридор за Тиной.
'Скажу, что у меня зверски болит голова!' – решила Тина и, накинув на платье кофту, в которой была на работе, пошла открывать. Увидев ее, Азарцев радостно улыбнулся.
– А я уж испугался, что вас что-то задержало в больнице! Хотел уж ехать за вами назад в больницу! – Его тон был настолько по-домашнему прост, что Тина, неожиданно для себя, сказала чистую правду:
– Я уже было совсем собралась, но в последний момент заело застежку на платье, и я теперь не могу ни застегнуть его, ни переодеться!
– Ну-ка, покажите! – сказал Азарцев тем тоном, которым обычно говорят врачи, когда хотят осмотреть
