плацу состоялся развод, и солдаты отправились заступать в караул. Здесь, в отличие от частей, расположенных в глубине России, караул приходилось нести с полной отдачей сил, реагируя на каждый шорох, на каждую тень, мелькнувшую за кустами. Потому что иначе с поста можно было вернуться в цинковом гробу или навсегда исчезнуть в черноте чеченской ночи.
Прощание друзья затягивать не стали. Добыв из запасов медика порцию спирта, отличавшегося от шведской водки особой забористостью и резким запахом, они выпили на посошок, покурили на воздухе и двинулись по направлению к КПП, возле которого Бойцова ждала машина.
По пути спецназовец с легким укором произнес:
– Ты завязывай расслабляться. Тебе не идет опухшая физиономия.
В другой ситуации Верещагин мог бы изобразить оскорбленную невинность. Но он и сам чувствовал, что период залечивания душевных травм затянулся. Поэтому он покорно согласился:
– Слушаюсь, товарищ майор, – и невпопад добавил: – Когда теперь встретимся?
– Кто знает… – задумчиво отозвался спецназовец.
Глава 6
Как известно, беда не ходит одна.
Утром капитана Верещагина вызвали к командиру полка. Уже с порога он определил – «дед» явно не в духе.
Полковник Дронов сидел за столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги и россыпь карандашей. Выбрав один, полковник вставлял его в маленькую, почти невидимую в его широких ладонях точилку и быстро проворачивал несколько раз. Грифель, не выдержав напора, ломался. Полковнику приходилось точить карандаш снова. Постепенно на листе росла горка стружки, перемешанной с крошками грифеля.
В полку все знали эту особенность Дронова – снимать стресс таким странным занятием. Некоторые объясняли это последствием тяжелого ранения, полученного на первой чеченской войне. После ранения Дронова хотели комиссовать из армии по состоянию здоровья. Он добился встречи с министром обороны.
В качестве аргумента он привел только один довод:
– Когда с чеченцами по второму кругу начнется, вы снова необстрелянных людей в это пекло пошлете?
Генерал армии и личный друг президента, повинный в бездарном штурме чеченской столицы, налитыми кровью глазами посмотрел на Дронова. Но неожиданно что-то в нем переломилось, кровь схлынула обратно, в проспиртованные внутренности.
Министр, стараясь не смотреть на посетителя, медленно процедил:
– Наглости тебе, десантник, не занимать. Но этим ты меня не удивишь. Я ведь тоже голубой берет носил. И училище мы одно и то же оканчивали. А сепаратистам мы хороший урок преподали, – без всякой уверенности добавил министр обороны, чтобы затем сухим официальным тоном закончить беседу. – Ваша просьба будет рассмотрена. Можете быть свободны.
Что-то шевельнулось в душе бывшего десантника и тогдашнего царедворца, носившего шитые золотом погоны генерала армии.
По личному указанию министра обороны была проведена повторная медкомиссия. На сей раз группа светил от медицины сочла возможным смягчить диагноз. А дальше служба Дронова пошла по накатанной колее. Боевому офицеру, не рвавшемуся за чинами и наградами, дали возможность отучиться в академии, послужить начальником штаба полка. С этой должности он ушел на повышение и принял под свое командование полк.
Войдя в кабинет, Верещагин, как положено, отрапортовал:
– Товарищ полковник, капитан Верещагин по вашему приказанию прибыл.
Комполка аккуратно свернул лист со стружкой, а карандаши одним махом ладони сбросил в выдвинутый ящик стола.
– Садись, капитан, – с явной усталостью в голосе произнес Дронов.
Верещагин опустился на стул, стоявший у противоположной стороны стола. Он связывал плохое настроение командира со взрывом, унесшим жизнь десантника и уложившим на госпитальную койку еще несколько солдат. Но как оказалось, причина скверного расположения духа Дронова крылась в другом. Однако полковник начал издалека.
– Расслабляться закончил? – с явной издевкой спросил он.
– Закончил, товарищ полковник.
Отвернувшись к окну, полковник задумчиво произнес:
– Это хорошо. Знаешь, я тут книгу интересную прочитал. Про гибель российской эскадры при Цусиме. Так вот, у японского адмирала Того, который нам, россиянам, так крепко по шее накостылял, всегда перед носом листок бумаги с иероглифами висел. И знаешь, что на нем было написано?
Верещагин, немного удивленный этим историческим отступлением полковника, покачал головой:
– Понятия не имею.
– Там было написано «Главный враг – расслабление». – Дав минуту на осмысление девиза японского адмирала, который всю жизнь шел от победы к победе, Дронов добавил: – А мы расслабляться любим. По поводу и без.
В свое оправдание Верещагин не мог не сказать:
– Но я все-таки по поводу. Разве не так?
– Не об этом речь, Павел, – по-домашнему тихо произнес комполка. – Утопил горе в водке, и ладно. Главное, чтобы сам не захлебнулся.
– Я свою меру знаю, – заершился Верещагин, думая, что сейчас последует очередная порция нотаций.
А нравоучений капитану уже давно никто не читал. Но комполка пропустил последнюю фразу мимо ушей. Он потер лоб, словно старался вспомнить что-то очень важное.
Вспомнив, он негромко сказал:
– Я представление на Кацубу написал.
– На звездочку? – имея в виду звание Героя России, спросил капитан.
– Звездочку, может, и не дадут, но орден «За мужество» должны дать. – Тут полковник со вздохом добавил: – Хотя матери от этого легче не станет.
Офицеры как по команде замолчали, точно отдавая дань памяти солдату, пошедшему на таран машины с шахидом за рулем.
Молчание прервал хозяин кабинета:
– Тут, капитан, вот какая подлянка заворачивается. Мать младшего сержанта Плескачева на меня вышла. Звонила из Калининграда. Говорит, что ее сын домой не вернулся.
Полковник внимательно посмотрел на Верещагина, наблюдая за его реакцией. Реакция последовала незамедлительно. Верещагин даже привстал, опираясь обеими ладонями на поверхность командирского стола.
– Как не приехал?
– Вот так – не приехал, – развел руками полковник.
Верещагин тяжело опустился на стул:
– Он же две с половиной недели тому назад на дембель ушел!
– Да я лучше тебя это знаю. – С неожиданной надеждой в голосе Дронов спросил: – Слушай, Верещагин, а может, твой младший сержант загулял по гражданке. Может, загудел с какой-нибудь девчонкой? Дело ведь такое. Кровь играет. А тут полная свобода.
Капитан задумчиво протянул:
– Нет, товарищ полковник, не похоже. Жора, конечно, парень заводной. Недаром из Кёнига. Но он к матери собирался.
– Точно? – переспросил полковник.
– Абсолютно точно. Он у нее единственный. Знает, как мать ждет возвращения сына, – с непоколебимой уверенностью в голосе произнес Верещагин, но тут же спохватился. – Была у него девушка в Моздоке!
– Вот видишь, – облегченно выдохнул Дронов.
Но капитан с ходу разбил появившуюся надежду строгой логикой рассуждений:
