– Если бы Плескачев там якорь бросил, то обязательно бы матери перезвонил.
В кабинете повисла долгая пауза. Формально офицеры не несли никакой ответственности за демобилизовавшегося младшего сержанта. Но он был из их полка, служил под их командованием, а значит, был полноправным членом боевого братства. Никто из офицеров не подписывался под такими словами, и в уставе их не было. Но они придерживались неписаного кодекса, утвержденного собственной честью и совестью.
И вновь молчание нарушил комполка:
– Хреновый расклад получается!
Капитан тут же откликнулся:
– Весьма хреновый.
– Парень исчез неизвестно куда. На нас вины нет, но от этого не легче.
– Это точно, – отозвался Верещагин.
Дронов тем временем выдвинул ящик стола и, достав обломанный карандаш, с яростью швырнул его обратно.
– Какие будут предложения? – совсем не командирским голосом произнес он.
У капитана в голове уже был готовый вариант, который он незамедлительно предложил:
– Разрешите мне в Моздок съездить. Навестить девчушку. Может, что и прояснится.
Комполка предложение встретил в штыки. Он вскочил, заходил по кабинету, то и дело поглаживая свою гладко выбритую голову:
– Не нравится мне твоя идея. Ой, как не нравится!. Ты еще от взрыва не отошел, а уже следствие собираешься развернуть. Пусть этим менты занимаются. Пошлем сигнал в местное отделение. Они проверят, поговорят с девчонкой.
Зная одну особенность комполка – Дронов разные малообоснованные предложения с ходу отвергал, а потом мог и согласиться, – Верещагин, выждав момент, вставил:
– Менты могут это дело похерить. Решат, что десантура на войне совсем из ума выжила, и никуда не пойдут.
Не останавливаясь, Дронов выдал:
– Тогда своих привлечем.
– Контрразведчиков, что ли?
– Ну да.
И этот вариант Верещагин разбил в пух и прах:
– Так у них в Моздоке своих дел по горло. То летунов взорвали, то партию оружия прапор со склада толканул неизвестно кому: то ли бандосам из России, то ли ваххабитам. «Контрики» такой фигней тоже заниматься не станут.
Дронов, присев на подоконник, достал из кармана кителя пачку сигарет. Закурив, он долго созерцал офицера, проводившего на плацу вводный инструктаж с группой десантников, отбывающей в горные районы Чечни. Следуя ходу мыслей, он, ожесточенно попыхивая сигаретой без фильтра, к которым пристрастился еще будучи курсантом, спросил Верещагина:
– Этот Плескачев был хорошим солдатом? Я ведь не ошибаюсь?
Капитан встал и четко отрапортовал:
– Так точно, товарищ полковник. Одним из лучших.
Комполка поморщился:
– Да не кричи ты так.
Лицо Верещагина потемнело.
Он вспомнил забавный анекдот, который ему рассказывал за несколько минут до взрыва веселый «фээсбэшник». Его искромсанное, раздавленное бетонными осколками тело нашли одним из первых. В обожженном бумажнике сотрудника спецслужбы за оплавившейся пластиковой перегородкой лежал чудом уцелевший фрагмент фотографии. На нем улыбающийся «фэбос» держал за руки двух пацанов, а рядом стояла молодая и счастливая женщина. Семье, снявшейся на фоне набережной в Сочи, уже никогда не собраться в полном составе.
Между тем Дронов уже принял решение. Вернувшись за стол, он затушил окурок в самодельной пепельнице, сработанной армейскими умельцами из хвостовой части минометного заряда с крыльями стабилизатора вместо подставки.
– Так, капитан, даю тебе три дня срока. Съездишь в Моздок и обратно, – нарочито строгим голосом произнес Дронов.
– Слушаюсь, товарищ полковник.
Грозно нахмурившись, Дронов зачастил:
– И чтобы без всякой самодеятельности. В авантюры не ввязывайся. Водку больше не пей. Если что нехорошее, выходи на милицию или контрразведчиков. По возможности информируй меня. Можешь считать это продолжением отпуска по состоянию здоровья.
Выслушав наставления, Верещагин с трудом подавил улыбку. Комполка напутствовал его, словно он был не боевым офицером, а школяром, отправляющимся в большой, полный соблазнов и неведомых опасностей, город.
Когда полковник замолчал, капитан четко, как того и требует устав, спросил:
– Разрешите идти?
Командир полка вдруг неожиданно серьезно посмотрел ему в глаза. Отпуская, он назвал не фамилию, не звание и даже не имя офицера, стоявшего перед ним. Неожиданно для себя и для Верещагина он произнес позывной капитана. Позывной, который использовался в радиоэфире при проведении боевых операций.
– Давай, Таможенник, действуй.
Земляные стены сочились влагой.
Мокрым было все: одежда, волосы, порыжевшая от ржавчины цепь, солома, служившая матрасом, полусгнившие доски лежанок. На земляном полу в углублениях скапливались зловонные лужицы нечистот. В центре земляного узилища лежало колесо от грузовой машины. Круг внутри колеса был залит бетоном. Из него торчали петли, сделанные из согнутой арматуры, а к этим петлям крепились цепи с ножными кандалами на концах. Цепи ограничивали передвижение до минимума. Их хватало, только чтобы добраться до лежанок или доползти до ведра, служившего отхожим местом. При каждом движении эти ржавые, но прочные путы издавали скрежещущий звук, похожий на лязг разорванной гусеницы, сползающей с разбитых траков БРДМ.
Обитателями этой сырой норы были три человека. Лежанку, расположенную ближе всех к выходу, занимал младший сержант Жора Плескачев. Каждый раз, укладываясь на гнилую солому, он прокручивал в памяти события, приведшие его в эту смердящую потом, человеческими выделениями и разлитым в воздухе страхом сырую нору.
Событий, собственно говоря, было не так уж много, да и воспоминания были отрывочными. Жора помнил, как его били. Били в ментовской машине сразу после похищения, били на каком-то пустыре, расположенном возле забора, опоясывающего фабричные цеха, били перед погрузкой в другую машину. Когда Жора отказался сгибаться в три погибели и лезть в багажник видавшего виды синего «Форда- Скорпио», его отметелили по полной программе. Тогда он впервые подумал, что похитители уже вынесли ему смертный приговор.
Кто-то невидимый прервал избиение властным окриком:
– Полегче, ребра ему не переломайте. Этот скот нужен Фейсалу живым.
Лежа на земле в луже собственной крови, Плескачев невольно обрадовался: «…Значит, покоптим еще небо, пока не собираются меня прирезать, как барана. А там, даст бог, разберемся, кто из нас скот, а кто человек».
Путешествие в багажнике было не слишком долгим. По крайней мере, пленнику так показалось. Жора помнил, что несколько раз терял сознание, но забытье было кратковременным. Потом конвоиры сменились. Это произошло на проселочной дороге, в стороне от шоссе. Но серая линия асфальта, с того места, где происходила передача пленника, хорошо просматривалась. Жора даже видел колонну военных грузовиков, промелькнувших вдали. Кричать, звать на помощь не было смысла. Все равно никто бы не услышал. Да и кричать бы ему боевики не позволили. А то, что жирный боров в милицейской форме продал его чеченам,
