выставил меня перед всеми? Все собрались, кроме жениха. Трус несчастный!
Вика, заливаясь слезами и обхватив ставшее некрасивым от рыданий личико плотно прижатыми ладошками, смотрела на то место, где только что стоял любимый человек, – ее трепетное тело содрогалось в отчаянном приступе бессильной истерики.
Глядя на девушку, Ремизов и Громов молчали. И тут подал голос Калинин:
– Перестань ты убиваться из-за дерьма. Он не мужчина, а гов…
Договорить Калинин не успел – резко выброшенный кулак взбешенного полковника заткнул ему пасть. Ремизов не остановился бы на этом, но его смутил пронзительный взгляд светло-зеленых глаз Маргариты Витальевны, вышедшей из гостиной на шум разразившегося скандала.
– Эх вы, женщины… Ты хоть знаешь, кто твой Виталик и где он был? – уныло протянул командир спецназа и поспешил за уходящим Громовым.
Произошло то, что в драматургии называется «немой сценой». Вика поперхнулась и нервно вытерла лоб.
Когда отгремели звуки удаляющегося лифта, Калинин, покачиваясь, встал на негнущихся ногах, прошепелявив разбитым ртом:
– Они у меня поплатятся. Да. Я найду на них управу… У меня знакомые в милиции…
Тихий, но отчетливый голос хозяйки квартиры прервал распетушившегося франта:
– Уходи, Аркадий. И больше никогда не показывайся в этом доме.
– Что?
– Что слышал, – резко отчеканила Ласточкина и позвала, обращаясь к рыдающей дочери: – Пойдем, Вика. Свою судьбу ты прошляпила.
Виталий, спустившись во двор, склонился к водителю «Ауди»:
– Браток, дай сигаретку.
Невозмутимый шофер протянул парню пачку «Уинстона».
– Ты же не куришь.
– Надо попробовать…
– А теперь куда? – поинтересовался Ремизов, сочувственно глядя на Громова.
Виталий рассмеялся нервным, коротким смешком и в тон командиру ответил:
– Да вроде больше некуда.
– Ошибаетесь, молодой человек, – неопределенно заулыбался полковник и добавил: – Что ты думаешь по поводу хорошеньких шлюх?..
Эпилог
…Стоя в проходе между кресел захваченного самолета, Виталик чувствовал, как краска заливает лицо. Несостоявшаяся невеста была в каком-то полуметре… Вика, пережив несколько кошмарных минут, наконец смогла вздохнуть полной грудью – террорист, который мгновение назад лапал ее потными ладонями, теперь был мертв.
Но к ушедшему кошмару добавился новый. «Почему он так на меня смотрит?» – пронеслось в голове девушки. И вдруг какая-то тень догадки пронзила девичий мозг – было что-то до боли знакомое в этой фигуре застывшего спецназовца.
– Виталий, – тихо и неуверенно прошептала Вика; и в прозвучавшем слове скорее таился вопрос, чем категорическая уверенность.
Офицер порывисто дернулся, услышав собственное имя, и, резко развернувшись, зашагал дальше по салону.
– Виталий! – Теперь шепот сорвался на пронзительный, душераздирающий крик. – Ви-та-лик!
Пассажиры переводили испуганные взгляды с вопившей девицы на удаляющуюся фигуру в камуфляже. Кое-кто, забыв о нависшей опасности, перегибался через высокие спинки кресел, стремясь понять, в чем, собственно, дело, и получше рассмотреть кричавшую.
И в эту самую секунду приоткрылась качающаяся занавеска. Волосатого угонщика также привлек странный шум. Лишь в последний момент Виталий заметил сноп огня, и жалящая боль впилась в ключицу чуть повыше бронежилета. Падая, Громов импульсивно нажал на спусковой крючок… Террорист, прошитый пулей, забился в предсмертных судорогах.
Но Виталий не мог всего этого видеть – прикрыв отяжелевшие веки, он слепо уставился во тьму; она убаюкивала, обволакивала и опьяняла. Сквозь уходящее сознание до него донесся жуткий крик, от которого кровь стыла в жилах:
– Виталий! Ви-та-лий!..
Бесцветным, блеклым пятном на Громова уставилась пустота…
И вдруг, напрягая зрение, он понял, что это не пустота, а несколько ярких ламп, слившихся в единое пятно. Вокруг суетились незнакомые люди в белых халатах с марлевыми повязками на сосредоточенных лицах. Рассеянный слух уловил обрывочные звуки и даже отчетливые слова, а потом фразу:
– Пульс в норме, давление в норме, температура повышена… тридцать восемь и две. Он приходит в себя. – Голос был женский и звучал как будто из глубокого колодца.
Его сменил пронзительный, низкий бас, неприятно резанувший по ушам:
– Наложите повязку и в палату.
Только теперь Виталий смог рассмотреть высокий морщинистый лоб, покрытый крупными бисеринками сверкающего пота, – на него уставились усталые улыбающиеся глаза хирурга.
– Ну что, герой, жить будем? – спросил доктор и тут же ответил на свой вопрос: – Будем жить – это как дважды два. Везите его.
Спецназовец почувствовал, как почва под ним покачнулась и над головой поплыл потолок. «Вот миновали дверной проем, – независимо от расстроенного сознания мозг четко фиксировал все, о чем сообщали глазные рецепторы, – коридор: лампа, темный проем, опять лампа… лицо, какое нежное, встревоженное лицо… знакомое лицо, еще одно и еще…»
– Держись, Гром, – послышался над ухом властный бас Ремизова.
– Держись, капитан, – вторил ему спокойный голос Академика, привычно потирающего огромную бородавку на мясистом носу, – тебе досрочно дали капитана, – непонятно зачем сообщил Грибалев.
Уже на грани яви и беспамятства Громов услышал тихий голос Балбеса:
– Баба его, Вика, или как там ее… Погибла. Там еще один террорист был, в туалете прятался. Бросилась девчонка в проход – тут ее и подстрелили. Только Витальке пока не говорите – хорошо?..
