— Ничего, ничего, — утешил его Пью, — авось со временем найдется. А пока — вот план кампании. Послушайте и скажите, что вы о нем думаете. — Он на мгновение умолк и поднял глаза к потолку. — Самое слабое звено в цепи обвинения — убийство в Оксфорде. Мы знаем, что Дженкинс был другом Монтегю. Обвинитель заявит, что Монтегю убил не кто иной, как Бакли, — и надо же было этому дурню признаться, что он был в комнате Монтегю как раз в день убийства, черт бы его побрал! У Бакли был весьма убедительный мотив. Он убил одного — значит, он же убил и второго. Бакли признал, что был в Оксфорде, когда погиб Дженкинс. Плюс этот дурацкий галстук. И все! У них нет доказательств того, что он входил в комнату: один свидетель говорит, что видел его на перроне, а другой — что в тот же день он шел по оксфордской Банбери-роуд. Думаю, мы сможем запутать присяжных в том, что касается времени перемещений Бакли. Да, есть еще крестник подзащитного, который угощал его чаем в Кибле. Итак, это наша первая линия атаки, если можно так выразиться. Вторая связана с искусствоведом, как его… Джонстоном. С тем, что из Национальной галереи. Мы объясним, как много он мог бы потерять, если бы статья Монтегю вышла в свет, сколько денег недополучил бы за экспертизы.
Но самый лучший из наших аргументов — это Эдмунд Декурси. За которым немедленно следует художник. За которым тут же следуют сами подделки. Это наша самая сильная карта. Причем оба, Джонстон и Декурси, будут вызываться и как свидетели обвинения. Оба они виделись с Монтегю в день его гибели. Так что я смогу устроить им перекрестный допрос.
Пауэрскорт задумался, не напрасно ли он доверяет своей интуиции. Может быть, Бакли действительно убил обоих?
— Звучит замечательно, — сказал он. — Нынче же утром еду в Оксфорд: попробую найти кого- нибудь, кто видел Бакли на вечерней службе в соборе. Мне казалось, что до суда у нас еще уйма времени, а теперь выходит, его практически нет. Знай я, что мы попадем в такой цейтнот, уже давным-давно съездил бы в Оксфорд. Кстати, сегодня Джонни Фицджеральд должен прислать вам записку с именем корсиканца, который работал у Декурси и Пайпера.
На жестком, как у древнего римлянина, лице Пью снова появилось отсутствующее выражение.
— Какой шикарный комплект доказательств! — сказал он, медленно расплываясь в улыбке. — Вы только подумайте — все во время одного заседания! Сначала к присяге приводят художника, самого настоящего изготовителя поддельных картин. Целая компания старых мастеров молчаливо подтверждает его вину. Затем вызывается Эдмунд Декурси — человек, который почти наверняка командовал художником. А венчает дело исчезнувший корсиканец с руками, обагренными кровью, которую он пролил на своей родине. Газеты просто с ума сойдут, Пауэрскорт, помяните мое слово!
Чарлз Огастес Пью вернулся с небес на землю. Он посмотрел на Пауэрскорта.
— В Оксфорд, говорите? Искать свидетелей из Крайстчерча? Можете сделать мне огромное одолжение, друг мой? Привезите, пожалуйста, оттуда план города! Желательно, чтобы на нем были ясно видны железнодорожный вокзал, Банбери-роуд и собор в Крайстчерче. И печать самая крупная, какую только найдете. В наши дни среди присяжных частенько попадаются полуслепые!
На столе перед секретарем суда стоял перевернутый цилиндр со списком имен.
— Альберт Уоррен, — громко объявил секретарь.
Из глубины зала вышел маленький, пугливо озирающийся человечек в твидовом костюме, явно видавшем лучшие дни. Взяв Библию в правую руку, а листок с текстом в левую, он прочел клятву присяжного.
— Клянусь всемогущим Богом рассмотреть дело на основании свидетельств и вынести вердикт в соответствии с истиной.
И Альберт Уоррен первым занял место на скамье присяжных. Двенадцать законопослушных граждан, чьи имена были выужены из шляпы в палате номер три Центрального уголовного суда, честные собственники и налогоплательщики явились сюда на две недели ради отправления правосудия, а может быть, и для того, чтобы лишить жизни одного из своих собратьев.
Чарлз Огастес Пью, сделавшийся еще внушительнее благодаря парику, мантии и стоячему воротнику, внимательно наблюдал за ними. Только однажды сэр Руфус Фитч, представляющий обвинение, поднялся на ноги, когда очередной претендент зачитывал клятву. Джордж Джонс сильно запинался — было ясно, что он плохо умеет читать. «Возражаю! Отвод со стороны обвинения!» — Эхо от высокого голоса сэра Руфуса прокатилось по залу. Пью был слегка удивлен. Любопытно, подумал он, пока Джорджа Джонса вели обратно в конец зала, а секретарь вынимал из цилиндра имя его заместителя, почему сэру Руфусу не понравился неграмотный? Некоторые обвинители предпочитают как раз глупых присяжных.
Весь остаток дня сэр Руфус знакомил жюри с подробностями обвинения. Эдмунд Декурси и Родерик Джонстон показали, что видели Монтегю ранним вечером в день его смерти. Инспектор Максуэлл сообщил суду о том, как было найдено тело, о пропавших с полок книгах, о пустом столе.
Сэр Руфус зачитал данные под присягой показания людей, видевших Бакли в Оксфорде. Старший инспектор Уилсон предъявил вещественное доказательство — галстук, обнаруженный под стулом в комнате Дженкинса и напоминавший тот, что принадлежал Хорасу Алоизиусу Бакли. Он также прочел признание Бакли в том, что он, Бакли, побывал в квартире Монтегю тем вечером, когда произошло первое убийство.
Миссис Бакли, облаченная в траурный черный костюм, коротко подтвердила, что состояла в дружбе с Кристофером Монтегю. Затем она описала галстук кембриджского Тринити-колледжа, где учился ее муж, — галстук с пятном, исчезнувший из его гардероба неизвестно куда. Хоть и не сказав этого в открытую, сэр Руфус ясно дал понять, что мотивом преступления послужила жгучая ревность.
Когда сэр Руфус поднимался с места, он стоял абсолютно неподвижно, как живой столп. Он словно олицетворял собой твердыню закона. Медленно произнося слово за словом, он не сводил глаз с присяжных. Вы можете мне доверять, как будто говорил он. Я здесь уже не в первый раз. У меня богатый и достаточно серьезный опыт в подобных делах. А тут все вполне очевидно. Вам остается только вынести обвинительный вердикт.
Большую часть времени Чарлз Огастес Пью наблюдал не за свидетелями, а за жюри. Иногда пальцы его правой руки принимались исполнять на мантии фортепианный концерт Моцарта. Когда прозвучали слова о дружбе между Монтегю и миссис Бакли, он заметил на лицах некоторых присяжных неодобрение. Он видел, как двое мужчин средних лет чуть не заснули под звучный речитатив сэра Руфуса. Он видел, как отдельные присяжные разглядывали подсудимого. Пью был убежден в том, что многие присяжные принимают окончательное решение не на основе представленных им показаний, а исходя из внешнего вида подсудимого. Если он кажется смущенным или встревоженным, если упорно смотрит в пол, они делают вывод о его виновности. Пью заранее объяснил Хорасу Алоизиусу Бакли, что на всех заседаниях, какими бы ни были его истинные чувства, он должен выглядеть как солидный лондонский юрист, дисциплинированный прихожанин, человек, на которого можно положиться. Теперь, наблюдая за поведением своего подзащитного, Пью улыбнулся себе под нос. Хорас Алоизиус Бакли ясно и четко изложил свои показания. В течение всего дня, выслушивая свидетелей обвинения, он оставался решительным и уверенным в себе. Без четверти пять — Пью подозревал, что сэр Руфус хочет успеть на ранний вечерний поезд, — все аргументы обвиняющей стороны были высказаны, и суд закончил свою работу.
— Все не так уж плохо, — вынес свое заключение Пью, когда они с четой Пауэрскортов и Джонни Фицджеральдом встретились у него в кабинете под конец дня. — Ну а что нам предстоит завтра?
Джонни Фицджеральд передал ему имя корсиканца, недавно работавшего у Декурси и Пайпера. Пауэрскорт сообщил, что отправил шефу полиции Кальви, подозрительному капитану Империали, телеграмму с просьбой выслать дополнительную информацию об этом человеке. Потом он рассказал о своей бесплодной встрече с итальянским послом. Скандалы в Риме? — промурлыкал посол. Что вы, это невозможно. Рим — Вечный город. Там просто не может быть скандалов. В течение всего разговора он вежливо улыбался Пауэрскорту, но так ничего толком и не сказал. Джонни Фицджеральд собирался поужинать с тремя итальянскими журналистами, которые сейчас находились в Лондоне. Леди Люси обещала в ближайшее время выяснить что-то новое о связи Алисы Бридж с Кристофером Монтегю.
— Она даст показания? — спросил Пью. — Если вы считаете, что это поможет, мы хоть сегодня вышлем ей повестку.
