цифрами «55».
— Таким образом, старший инспектор, мистеру Бакли потребовалось бы десять минуть, чтобы добраться до номера пятьдесят пять, — карандаш остановился в кружке, — потом, скажем, еще минут десять, чтобы покончить с мистером Дженкинсом, и еще десять, — теперь карандаш двигался довольно быстро, — чтобы вернуться обратно в конец Банбери-роуд. Это дает нам четыре сорок пять. Однако из показаний мистера Лукаса известно, что между четырьмя двадцатью и четырьмя сорока пятью мистер Бакли пил чай в Кибле. Оксфордский университет, старший инспектор, знаменит своими достижениями в области математики и философии. Не соблаговолите ли вы объяснить, как подзащитный мог находиться в двух разных местах в одно и то же время?
Старший инспектор Уилсон замешкался с ответом. Пью почувствовал краткий прилив победного ликования.
— Обвинение утверждает, что в тот день подсудимый убил мистера Дженкинса, — наконец сказал Уилсон, чувствуя, как его лицо наливается краской.
— Но когда же именно, старший инспектор? Когда? Вот в чем вопрос. Давайте окончательно проясним перед присяжными все, что касается остальных перемещений мистера Бакли по Оксфорду девятого числа предыдущего месяца. — На свет вновь вынырнул карандаш. — Без четверти пять, как сообщил нам мистер Лукас, он покидает Кибл. — Вторая линия была черной. — Проходит Сент-Джайлс, Музей Ашмола, Карфакс и по Сент-Олдейт добирается до Крайстчерча, как показывает эта черная линия. Вся дорога, по словам настоятеля Морриса, занимает около двадцати минут. И действительно, вскоре после пяти мистер Бакли уже в соборе, и настоятель видит его среди своих прихожан.
Пью сделал паузу. Старший инспектор Уилсон, без сомнения, чувствовал себя весьма неуютно. Карандаш Пью завис над собором.
— Давайте изучим последний временной промежуток, в течение которого мистер Бакли мог бы — я подчеркиваю, мог бы — попасть в дом номер пятьдесят пять по Банбери-роуд и убить мистера Дженкинса. Сам настоятель только что сказал нам, что подсудимый покинул его дом при соборе незадолго до семи. А семь часов, по мнению врачей, — это самое позднее время смерти. — Карандаш Чарлза Огастеса Пью запрыгал от Крайстчерча к Банбери-роуд и обратно. — За столь короткий срок добраться из Крайстчерча до квартиры мистера Дженкинса смог бы разве что ангел Господень или самый быстрый бегун из университетского спортклуба. А у обычного человека эта дорога заняла бы полчаса, если не больше. — Карандаш метался между двумя названными пунктами с головокружительной скоростью. — Для мистера Бакли, в его возрасте, подобные подвиги попросту невозможны.
Пью остановился. У старшего инспектора Уилсона был такой вид, словно он хочет что-то возразить. Но Пью опередил его.
— Скажите мне, старший инспектор, — снова заговорил он, — располагаете ли вы еще какими-нибудь доказательствами того, что мистера Дженкинса убил именно подсудимый?
Старший инспектор вызывающе посмотрел на адвоката.
— Есть галстук, найденный у него в комнате, — галстук, пропавший из гардероба мистера Бакли.
— Ах да, галстук. — Пью снова включил свое обаяние. — Простите, вы сами когда-нибудь теряли галстуки? Я — да. Порой бывает, что их просто невозможно найти. А с вами такое случается?
— Иногда я тоже теряю галстуки, — вынужден был признать старший инспектор. — Обычно их потом находит жена.
По залу прокатился легкий смешок.
— Вот-вот, старший инспектор, об этом я и говорю. Каждый может потерять галстук. А теперь еще один вопрос, имеющий отношение к одежде. Скажите, старший инспектор, у вас есть галстуки, на которых остались пятна?
Старший инспектор Уилсон быстро обвел зал взглядом, словно желая убедиться, что его жены здесь нет.
— Думаю, что два-три таких галстука у меня найдутся, — неохотно промолвил он.
— Ничего страшного, — сказал Чарлз Огастес Пью, улыбаясь членам жюри, — я уверен, что у любого из нас можно найти галстук с пятнышком. Не могли бы вы напомнить жюри, о каком именно галстуке идет речь?
— О галстуке студента кембриджского Тринити-колледжа. Там учился мистер Бакли, — ответил Уилсон, пытаясь обрести под ногами более твердую почву.
— Оксфордский Тринити-колледж очень мал, — сказал Пью с несколько покровительственным видом. — Зато кембриджский Тринити — очень крупное заведение. Вы, случайно, не знаете, сколько молодых людей поступает туда каждый год?
— Возражаю, милорд. — Сэр Руфус опять не усидел на месте. — Этот вопрос не относится к делу.
— Мистер Пью? — строго произнес судья.
— Я как раз собирался перейти к делу, милорд, когда мой ученый друг прервал меня.
— Возражение отклонено, — сказал судья. — Продолжайте, мистер Пью.
— Я сам отвечу вместо вас, старший инспектор. В кембриджский Тринити-колледж ежегодно поступают сто пятьдесят человек. Только за десять лет их набирается тысяча пятьсот. А за двадцать?
Тридцать? Представьте, скольким людям мог принадлежать этот галстук. — Пью выдержал краткую паузу. — С пятнами или без пятен. Довольно внушительное количество подозреваемых, не правда ли, старший инспектор?
Пью не стал дожидаться ответа. Он сел и принялся просматривать бумаги.
— Вопросов больше нет.
— Этот ваш церковник — отличный свидетель, Пауэрскорт, черт меня побери! — Пью наливал чай у себя в кабинете. Его сюртук уже занял свое привычное место на спинке кресла, а галстук валялся на столе.
— Еще бы, черт возьми, — сказал Пауэрскорт. — В Кембридже мы с ним жили на одной лестничной клетке.
Пью с любопытством глянул на Пауэрскорта. Казалось, с его уст вот-вот сорвется какое-то замечание на эту тему. Однако заговорил он о событиях завтрашнего дня.
— Завтра пятница, Пауэрскорт. По пятницам наш судья любит заканчивать дела пораньше. У него в Гемпшире огромный домина. Ездит туда на поезде пять двадцать от Ватерлоо. Завтра утром я вызову Родерика Джонстона, того малого из Национальной галереи, а потом Эдмунда Декурси. Надеюсь, мы сможем поберечь фальсификатора с его картинами до второй половины дня. Я попросил одного из своих помощников потолковать с репортерами — предупредить их, что завтра в суде может произойти сенсация.
Чарлз Огастес Пью умолчал о том, что шумиха в газетах послужит прекрасной рекламой ему самому. Известность — не такая уж плохая штука для молодого адвоката.
— Пока я не получил ответа от начальника полиции Кальви, — сказал Пауэрскорт. — Пришлось послать ему другую телеграмму. Я написал, что мы ждем от него известий как можно скорее, поскольку для нас это жизненно важно.
Закончив разговор, Пауэрскорт отправился из кабинета Пью к себе на Маркем-сквер. Он шел по набережной, глядя, как Темза быстро катит к морю темные воды. Вокруг речных судов стаями кружили чайки. Добравшись до Пикадилли, он прошел мимо здания Королевской академии, где несколько недель назад впервые познакомился с сэром Фредериком Ламбертом. Теперь ни в одном из окон академии не горел свет. Пауэрскорту вспомнились огромные классические полотна на стене, ужасные приступы кашля, запачканные кровью платки, которые Ламберт прятал у себя в столе. Вспомнил он и свой последний визит к старику, его костлявые руки, перебиравшие письма на маленьком столике, сиделку в накрахмаленном белом халате, которая дожидалась удобной минуты, чтобы прервать их разговор. Вспомнил и данное Ламберту в тот раз обещание: найти убийцу Кристофера Монтегю до того, как сэр Фредерик умрет. Держитесь, сэр Фредерик, прошептал он в лондонские сумерки, держись. Мы уже почти у цели. Почти — но не совсем. Постарайтесь продержаться еще несколько дней.
