– Да нет, ханыги Кучинского.
4
– Ханыга Кучинский!
– Я.
– Где, когда и при каких обстоятельствах ты видел гражданина Зарубина Ивана Алексеевича? Вот этот, фотографии посмотри…
– Ага… Он самый. А видел я его тридцать первого августа, заполночь, в районе ресторана «Золотой петушок». Я, товарищ старший лейтенант, сразу Семену Геннадьевичу позвонил, как его встретил. А товарищ майор мне почему-то не поверили.
– Это точно Зарубин был?
– Мамой-папой клянусь!
– Вы раньше знакомы были!
– А как же! Друг детства, можно сказать!
– Он тебя узнал?
– Кажется, узнал.
– Куда он от ресторана пошел?
– Не знаю.
– Ты его в городе потом встречал?
– Не-ет.
– В глаза, в глаза мне смотри! Так встречал или нет?
– Встречал.
– Где, когда, сколько раз, при каких обстоятельствах?
– Один раз в Парке культуры и отдыха…
– А во второй раз?
– Вчера утром на Красноармейской.
– Больше его не видел?
– Нет.
– Короче, так, внештатный сотрудник Кучинский. Ты по городу ходишь, бутылки собираешь, много разных людей видишь. Может, и преступника этого встретишь. Так вот: если встретишь – проследи, куда он пойдет. И сразу же или мне, или в дежурную часть позвони. Телефон у тебя есть. Ты ведь нас знаешь – мы, менты, люди хорошие, тех, кто нам помогает, в обиду не даем. Договорились?
5
Скрипнули тормоза вагонные, разъехались половинки дверей, и народ из электрички на перрон скопом повалил. Половина десятого вечера, а над вокзалом нашим – тьма непроглядная. Ни реклам тебе огненных на площади привокзальной, ни многоцветия иллюминации. Чай, не Москва у нас, чтобы электричество зазря переводить. Вот построит добрый дядя Хомуталин на Залинии свой Диснейленд – там все будет: и иллюминация, и рекламы. И еще много чего.
Дождался Иван, пока людская волна с перрона схлынет, последним из вагона вышел. И сразу же в свой портрет глазами уперся. Не теперешний – давешний. Висит портрет за стеклом. Рядом с другими портретами. Вверху – надпись: «Их разыскивает милиция». А под портретом Ивановым – такое:
И тут же: фотография молодого Зарубина. Странно Ивану на себя давешнего смотреть. А еще более странно приметы читать – не какого-нибудь абстрактного преступника, а собственные.
Оперативно, однако, менты в нашем городе работают!
6
Бредет Валик Кучинский по утреннему Дмитриеву Посаду, у каждого дерева останавливается. Херово теперь Валику – кто б только знал, как херово! Вчера ночью менты поганые подняли его пьяного, из теплой постели, сунули в «уазик» – и в ГУВД. На инструктаж. И чего это их так Иван Зарубин заинтересовал? Звонил ведь Валик давеча самому Семену Геннадьевичу, сигнализировал, да не придал милицейский начальник словам осведомителя внимания. А вчера вечером – будто шилом в жопу ментов кто кольнул.
Да хрен на него, на Ивана-то! Куда хуже другое. Вышел вчера Валентин из здания ГУВД аж в половине двенадцатого вечера. Вышел и понял: не сможет он в ближайшие два часа заснуть. Пока не выпьет. Пришлось вновь в мусарню возвращаться, чтобы у старлея Родионова на флакон водяры выклянчить. Из фонда материального поощрения внештатных сотрудников. Так ведь опер, подлец, слишком много денег дал.
Нет, чтобы только на один пузырь, так на целых два расщедрился. Пришлось вчера над собой усилие совершить, оба в одиночестве выкушать, чтобы добро, так сказать, не пропадало.
А теперь вот Кучинскому плохо. Трубы горят. Похмелиться бы теперь, но где?
Прошел Кучинский Дмитриев Посад насквозь, к хатенке о трех окнах вышел.
Открыты все окна настежь, а из хатенки – пьяные голоса. Кто-то аккордеону подпевает, кто-то всхлипывает трогательно, кто-то зеленого чертика ловить пытается.
Услышал Валик про чертика зеленого и определил безошибочно: свои люди. Восемь утра, а народ, судя по голосам, пьяный в жопу. Но не опохмел это, конечно же, а продолжение ночного застолья.
Может, нальют?
Взошел Кучинский на крыльцо, дернул дверь – не заперто. В зал шагнул.
7
Дорога асфальтовая Дмитриев Посад пополам прорезает. Слева и справа – заборы, заборы, заборы. Разные заборы – из грубых досок внахлест, из штакетника, из шифера, из сетки ячеистой, из дреколья.
Если от начала Дмитриева Посада в сторону кладбища идти вдоль заборов, то после первого же перекрестка пустырь откроется, сорняками заросший. Только не всегда тут сорняки росли. Вон пеньки деревьев фруктовых, а вон слева, среди уставшей за лето зелени лопухов, бордовый кирпич фундамента просвечивается. Дом тут когда-то стоял, с садом…
Дошел Зарубин до пустыря, свернул налево, присел на фундамент разваленный. Закурил, задумался…
Тут и провидцем не надо быть, чтобы понять, о чем думы Ивановы. Всего лишь шестой день он в родном городе, а менты его уже ищут. Ориентировки, фотографии, приметы особые… Смотри ж – столько лет никому до Зарубина дела не было, а теперь вот «разыскивается опасный преступник».
Закусил Зарубин сигаретный фильтр, окурок наземь сплюнул. За наивность себя корит да за глупость.
