– Ну хорошо, кошку, – согласился Владлен Петрович. – С ней хоть гулять не надо. Будешь называть меня папа?! – неожиданно для самого себя спросил он.
– Счас! Разбежалась! Какой же ты папа, ты старый уже! Я тебя буду звать деда.
– Ну, деда, так деда, – согласился Владлен Петрович.
– А ты меня в школу свою возьмёшь?
– Да.
– Вот здорово! Я там пацану одному накостылять должна, он меня лысой дразнит и портфелем бьёт. А теперь и накостыляю! Ведь директор – мой родной дед!
– Нельзя злоупотреблять своими родственными связями, – засмеялся Косоротов.
– Можно! Всё можно, иначе в твоей школе не выживешь.
Косоротов опять засмеялся. Даже если у него и рак, даже если он и умрёт, Зоя не бросит такую замечательную, смешную девчонку. Вырастит и даст образование. Денег у неё хватит.
Дома пахло борщом.
Зоя появилась в прихожей в переднике, с заранее приготовленным выражением сострадания на лице. Увидев Косоротова с Олей, она округлила глаза и открыла рот.
– Это Оля, – резко сказал Владлен Петрович жене. – Она будет жить с нами.
Зоя всплеснула руками, присела, и по-хозяйски стала разматывать на девочке шарф.
– Господи, доходяга какая! – прошептала она, когда Оля осталась без шубы, шарфа и шапки.
– Сами вы доходяга! – фыркнула девочка. – У меня вес совсем чуть-чуть ниже нормы. Немного налечь на сладкое и всё будет в порядке!
– Борщ любишь? – заглянула ей Зоя в глаза.
– Терпеть не могу! Я зефир в шоколаде хочу.
– Только после борща! – строго сказала Зоя и, взяв за руку, повела Олю на кухню.
– А то что? Зубы выпадут?
– И зубы тоже…
Косоротов разделся, сел на диван и включил телевизор.
Голова не болела. Впервые за долгое время. Когда она перестала болеть, он не заметил.
«Теперь не умру, – подумал он. – Ни за что не умру. Теперь я сильнейший!»
– Зой! – крикнул он в сторону кухни. – Зой, пива дай, устал очень!
– Да где я тебе пиво-то на ночь глядя возьму?! – сварливо закричала из кухни Зоя и весело добавила: – Вот охламоны, одному пиво подавай, другой – зефир в шоколаде! Ох, сядете вы на мою шею, ох, сядете!!
– А ещё он кошку обещал завести! – тоном ябедницы сообщила Оля.
– Кошку? – ахнула Зоя, но тут же облегчённо вздохнула: – Слава богу, что не собаку!
Уши
Валентина была красавицей.
Высокая, стройная, но не худая, с тонкими, благородными чертами лица, с рыжими кудрявыми волосами, нежнейшей розовой кожей, огромными зелёными глазами и длинными ресницами. Ресницы порхали как бабочки – вверх—вниз, вверх—вниз. У неё была тонкая талия и умопомрачительно красивая грудь: такая, какая надо – ни больше, ни меньше; довольно широкие плечи, стройная, сильная, выразительная спина и шея… Не шея, а длинная дорога к счастью – в какую сторону не пойдёшь. На шее, ближе к ключице, сидела родинка, – маленькая и шоколадная, будто с кисточки у художника капнула краска, и он не стал её оттирать, поняв всю красоту и правильность случайного замысла.
Больше всего Свету хотелось прижаться губами к этой родинке, но не страстно, а нежно, – чуть—чуть прикоснуться, чтобы почувствовать теплоту кожи и трепетный пульс. Говорят, у рыжих особенно тонкая и нежная кожа.
Свет был влюблён в Валентину.
В самом возвышенном и чистом смысле этого слова.
Он хотел бы носить шлейф её платья, целовать ей руки, припав на одно колено, и читать стихи, тем более, что он сам их писал.
Но Валентина носила джинсы, руки Свету никогда не протягивала, а на любые стихи, которые звучали в пределах её слышимости, морщила изящный, породистый нос.
И вообще, она Света не замечала. Может, потому что училась на третьем курсе университета, а он только на втором, а может, потому что длинный Свет с тёмной шапкой кудрявых волос и утончёнными чертами лица не вписывался в её брутальный идеал брутального мужчины.
Да и училась она на биофаке, а Свет Фролов на филологическом. Возможностей увидеть её у Света было немного – в буфете, в гардеробной, в коридорах, да и ещё в спортзале, когда график занятий вторых и третьих курсов пересекался.
Вот если бы они жили в одном общежитии!
Но Валентина была «домашней», не приезжей, Свет тоже проживал с родителями в большой, но уже тесной для влюблённого Света квартире.
Поверенным в сердечных делах Света был его друг и сокурсник Андрей Пивоваров. Он сочувствовал Свету, давал ему дружеские советы и даже учил, как нужно действовать, чтобы привлечь внимание признанной красавицы университета.
– Слушай, – сказал он шёпотом как—то на лекции, – ну что ты всё воду в ступе толчёшь, кота за яйца тянешь да сопли на кулак мотаешь? Пора приступать к решительным действиям. Нужно привлечь к себе внимание!
– Как?! – чуть не плача, простонал Свет, запустил длинные музыкальные пальцы в густую шевелюру и подёргал её, словно проверяя, не парик ли это.
– Как—как! Завтра у нас физра в одно время с биофаком. Девицы с третьего курса будут играть в баскетбол, а мы в соседнем зале – в футбол. Валька твоя терпеть баскетбол не может, вечно за ногу схватится и на скамейке в коридоре сидит. Вроде и занятие не прогуливает, и в то же время мяч не гоняет. Вот в коридоре—то мы её и подловим. Я на перемене, когда все в раздевалках будут, ножку у скамейки подпилю! Валька на неё сядет и вверх ногами плюхнется! Заорёт как пить дать от страха! А тут ты – высокий, загорелый, в белых шортах, – ах, что случилось, ах, фея, я вас спасу! Блестящий повод подхватить её на руки, утереть слюни и сопли, погладить по рыжим кудрям, а может, и поцеловать в утешение. Сечёшь?! Женщины обожают, когда их спасают. А потом ты её бережно на пол поставишь и скамейку при ней починишь. Я там молоток и гвозди в углу оставлю. Женщины обожают, когда мужик при них забивает гвозди. Это очень эротично!
– Андрюха, а вдруг она расшибётся?
– Ты дурак? – Пивоваров постучал себя пальцем по лбу. – Высота у скамейки какая?! А ты Валькину пятую точку видал? Да она на неё как на подушку шлёпнется!
– Не смей говорить о Валентине в таком… в такой… – Свет стукнул по парте кулаком.
На следующий день скамейка была подпилена, гвозди и молоток подброшены в угол. Свет Фролов сидел в раздевалке в засаде. Он ждал, когда Валентине надоест играть в ненавистный баскетбол, она изобразит травму и выйдет посидеть на скамейке.
Наконец, Валентина, прихрамывая, вышла из зала и направилась к заветной скамейке.
Как она была хороша! Даже с недовольной гримаской, даже хромающая, даже в этом гулком, пропахшем чужими телами и потом помещении.
Валентина села, привычно закинула ногу на ногу, но… скамейка не рухнула.
От неожиданности Свет вздрогнул и почувствовал, как сердце заколотилось в горле.
– Ну? – шёпотом спросил он не то у себя, не то у скамейки, не то у Андрюхи, который наблюдал за сценой из зала, где парни играли в футбол. Андрюха выпучил глаза, пнул мимо мяча и развёл растерянно руки, давая понять, что ничего не понимает.
Валентина сидела на скамейке, она уже не морщилась и легонько покачивала «больной» ногой. Шанс стать её спасателем и обратить на себя внимание уплывал, как вода сквозь пальцы.
Свет вздохнул поглубже, зажмурился, открыл дверь раздевалки и… шагнул в коридор, словно перед ним была пропасть.
Когда он открыл глаза, перед Валентиной стоял молодой, поджарый физрук. Он тоже был загорелый,
