какой-то поселковой девицей на заснеженной лесной дороге – вышло не совсем так, как планировал Чалый; из всех ценностей у нее оказалось лишь полторы тысячи рублей да скромные золотые сережки со стекляшками. Но зато удовольствие, который беглый уголовник получил от ее насилия, никакими деньгами не измеришь! Покончив с девицей, Чалый пристрелил ее одиночным выстрелом из «калашникова» и тут же каким-то спинномозговым импульсом понял, что теперь пора уходить.
Удача не оставила беглых арестантов и теперь. Железная дорога, проходившая в каком-то километре, давала прекрасные шансы скрыться, не оставляя следов. К насыпи они прибежали спустя каких-то двадцать минут. Закатное солнце катилось по раскатанным рельсам. Ровные ряды столбов отбрасывали на иссиня- белый снег гигантские тени. Астафьев неторопливо шел по насыпи, шурша гравием, Малинин семенил следом. Дойдя до поворота, они остановились, прикидывая, в каком направлении следует ехать. Впрочем, определить это не составило большого труда: железная дорога шла с юга на север. Уходить в южном направлении было неразумно: вскоре начиналась российско-китайская граница, а встреча с пограничниками не входила в планы беглецов. Поезда, идущие на север, проходили через Хабаровск. Однако до Хабары было как минимум десять часов пути, и Чалый посчитал, что лучше всего спрыгнуть на первом же повороте, где поезд вновь замедлит ход, – где-нибудь через часик пути. Там более именно там и располагалось заброшенное зимовье, о котором Астафьев так кстати вспомнил.
Ждать пришлось недолго – спустя полчаса из-за темного вечернего леса выполз тепловоз. За ним тянулась бесконечная череда пузатых цистерн, рефрижераторов и открытых платформ. Как и положено, на повороте он заметно замедлил скорость, и обоим уголовникам удалось очень удачно подцепиться к предпоследней платформе, груженной какими-то ящиками. Как наверняка знал опытный Астафьев, менты никогда не останавливают товарные поезда, даже в случае форс-мажора. Однако на всякий случай он присел на корточки, чтобы не быть замеченным с насыпи.
Теперь ни собака, ни человек не смогли бы пойти по их следу. Спрыгнули они лишь через семь-восемь километров; по расчетам Чалого, где-то в этом районе и располагалось то самое заброшенное зимовье, которое и должно было стать беглецам очередным убежищем.
Зимовье было найдено к вечеру. Это была старая, но еще добротная избушка на высоких дубовых сваях, утопавшая в снегах и почти полностью сливавшаяся с ландшафтом зимней тайги. Подобных зимовий на Дальнем Востоке куда больше, чем обитаемых. Охотники умирают или, состарившись, перебираются в город. Да и живности в тайге становится все меньше и меньше. Причин этому много: наступление цивилизации, загрязнение лесов, невероятное количество браконьеров, хищническая вырубка. Да и молодых промысловиков, согласных месяцами жить вдали от цивилизации, можно по пальцам пересчитать.
Подфартило им даже в зимовье. Брошенная лесная избушка оказалась вполне приспособленной для того, чтобы пересидеть тут несколько дней. Кроме самодельной мебели, тут обнаружилась весьма добротная «буржуйка», сделанная из металлической бочки. В поленнице даже отыскался и небольшой запас дров, видимо, сделанных предыдущим хозяином. Правда, в избушке царила мерзость запустения: разводы плесени по стенам, густая мохнатая паутина, толстенный слой пыли… Однако, по мнению Астафьева, это было хорошим знаком, свидетельствовавшим, что сюда вот уже несколько лет никто не наведывался.
Зимнее солнце зажигало наледь окон. Косые кресты рам ложились на заиндевевшие половицы. Развалившись на топчане, покрытом полуистлевшей оленьей шкурой, Чалый лениво листал растрепанный журнал середины девяностых, найденный среди тряпья. Малина, склонившись к «буржуйке», грел озябшие руки. Некоторое время беглецы молчали. Слышны были только сопение Астафьева да треск дров в жерле печи.
Зимовье постепенно прогревалось. Поленья сухо трещали в печи. С едва различимым треском оттаивали промерзшие бревенчатые стены, с потолка то и дело капало.
– Слышь, Витек, – Астафьев отложил журнал. – Так ты мне до сих пор не рассказал: как проще всего к вертолетам попасть?
– Если на основном аэродроме – это почти невозможно, – по размышлении ответил Малинин. – Но если это не аэродром, а временная вертолетная площадка, то можно попробовать.
– Да мне по херу, что там – площадка, не площадка! – раздраженно отмахнулся Чалый. – Ты мне чисто конкретно объясни: сколько там охраны. Чем вооружена. Имеет ли право стрелять. Что там говорить надо – может, пароль какой-нибудь. Ну?
– Там часовой должен стоять, – наморщил лоб бывший вертолетчик. – С автоматом и всем, чем положено. Два рожка по тридцать патронов. Первая команда: «стой, кто идет?», вторая: «стой, стрелять буду!» – и предупредительный выстрел вверх, а после – стрельба на поражение.
– Так что – вообще никак к тем «вертушкам» подойти нельзя? – не поверил Астафьев.
– Вот если бы где-нибудь раздобыть военную форму… – задумчиво протянул Витек. – Тогда можно было бы попробовать проникнуть хотя бы на территорию вертолетной площадки.
Спустя часа полтора зимовье прогрелось окончательно. Металлическая «буржуйка» раскалилась почти докрасна. Малинин, разнеженный теплом и безопасностью, развалился в огромном кресле и смежил веки. Чалый сосредоточенно курил, явно что-то обдумывая.
– Слышь, Малина, – позвал он. – А если бы я военную форму нашел… Ну, шинель там или летную куртку, офицерскую фуру или треух с кокардой. Смог бы к вертолетам пройти?
– По Уставу только начальник караула может к часовому приближаться.
– Да что ты заладил – «Устав», «караул»! Я тебя про другое спрашиваю. Прикинь: на тебе авиационный макинтош. Темно, сугробы, снегопад, морды твоей не видно. Идешь к часовому. Он тебе – «стой!», а ты приближаешься… на расстояние пистолетного выстрела. Неужели первым в тебя стрелять будет? Или очко заиграет?..
– А зачем тебе вертолет?
– Так надо! – гаркнул Чалый, заметно раздражаясь.
– Ну, если я просто в военной форме буду, а остальное ты берешь на себя… Я-то стрелять в людей не умею.
– А с тебя это не требуется. Так согласен или нет?
– Согласен… – выдавил из себя Малина после непродолжительной, но очень напряженной паузы; он прекрасно знал, что сможет сделать с ним собеседник в случае несогласия.
– А форму где ты возьмешь?
– Где надо, не твоя забота. А если согласен, то давай отоспимся, отойдем от мороза – и за мной.
– Вновь в Февральск?
– Ну не в Москву же!
– Товарищи офицеры, – командир вертолетной части внимательно осмотрел сидящих слева и справа подчиненных. – Только что из Штаба получена телефонограмма. У нас тут две новости. Одна хреновая, а другая еще хуже. Даже не знаю, с какой начинать.
За столом, кроме самого командира, собралось основное начальство: заместитель командира части, заместитель по летной подготовке, начштаба и комендант гарнизона. О хреновых новостях они, естественно, знали и без телефонограммы, ведь в Февральске теперь только о них и говорили. И потому давно уже прикинули встречные предложения.
Командир продолжал:
– Не буду утомлять вас кровавыми подробностями. И о тигре-людоеде, и о двух бежавших уголовниках вы уже знаете. Тигр растерзал пока только двух человек: какого-то бомжа и начальника поселковой полиции. А вот уголовники, судя по всему, пострашней таежного зверя, потому что совершают преступления с еще большими дерзостью и цинизмом. О событиях в магазине «Культтовары» все вы уже знаете. С позавчерашнего дня без вести пропавшими числятся всем вам известный китаец Ян Сунь и подсобный рабочий на кладбище… м-м-м… – говоривший взглянул в лежащую на столе папку, – некто Алексей Решетников. Вполне возможно, что они тоже стали жертвами беглых зэков, ведь в офисе фирмы Ян Суня все перевернуто вверх дном. Ну а о смерти нашего боевого товарища Татьяны Дробязко, которую вы все хорошо знали, и говорить не хочется… Короче, какие у кого предложения? Прошу высказываться.
Первым, как и положено, высказался замкомандира. С его слов выходило, что и тигром-каннибалом, и беглыми зэками должны заниматься менты или хотя бы внутренние войска. Его поддержал заместитель по летной подготовке: мол, часть недоукомплектована личным составом, людей и так мало, а если снимать вертолетчиков с полетов – кто будет охранять мирное небо над головой? У коменданта гарнизона, однако,
