из самой Москвы. Охотник никогда прежде там не бывал: немалую территорию заказника ограждали глубокий ров с обваловкой и ровные ряды столбов с густо натянутой между ними проволокой. Вот и получалось, что в гостевых домиках произошло нечто из рук вон выходящее.
Как бы то ни было, но теперь охотнику было не до сна. Закинув рюкзак за плечи, он быстрым шагом двинулся в сторону взрыва. К озеру он подошел спустя минут двадцать. И хотя за свою жизнь Миша давно уже разучился удивляться, увиденное донельзя поразило даже его.
На синеватом льду озера алым пламенем полыхал Ми-28. В жарком огне контуры «вертушки» таяли, словно кусок рафинада в стакане с чаем. Спустя несколько минут послышался треск ломаемого льда, и винтокрылая машина, завалившись на левый бок, тяжело ушла под воду, в огромную полынью, образовавшуюся под горящей машиной… Бросаться в воду не было смысла: даже если в кабине оставался кто-нибудь из пилотов, он наверняка погиб при взрыве топливных баков.
Каратаев сразу узнал погибшую «вертушку». Это был тот самый Ми-28, который таежный охотник заприметил над лесом. Вертолет был явно с отдаленной «точки» неподалеку от поселка. Но как он попал на лед озера и почему загорелся?
Вопросов было куда больше, чем ответов, и Миша решил самостоятельно обследовать закрытую территорию заказника. Как знать – может быть, то, что произошло только что на льду, имеет какое-нибудь отношение и к беглым уголовникам?
Тем временем Кеша Астафьев энергично продвигался в северо-восточном направлении, к железной дороге. Все складывалось вроде бы согласно детально составленному плану. Он был чисто выбрит, коротко подстрижен, цивильно одет – в заказнике нашлись вещи обслуги, подходящие ему по размеру. Плечо тяжелил огромный кожаный портфель, прихваченный по случаю там же. Во внутреннем кармане лежали вполне легитимный паспорт и пистолет.
К «железке» он должен был выйти где-то к обеду. А уж там следовало отыскать место, где тяжелогруженые составы замедляют движение, подцепиться к какому-нибудь вагону и добраться до окраины Хабаровска. И хотя у Астафьева были в этом городе знакомые кореша, он решил не выходить с ними на связь: в этом не было никакой необходимости. Да и кореша вполне могли быть на контроле у ментов. Достаточно было без приключений добраться до железнодорожного вокзала, чтобы купить билет на Большую землю. А уж денег и ценностей покойного Ян Суня ему бы хватило не только на билет в СВ до Москвы, но и на относительно безбедную жизнь в каком-нибудь небольшом городке Центральной России до конца жизни.
Спустя несколько километров появились первые признаки цивилизации: вдали за непроходимыми зарослями кедровника замаячили рогатые мачты ЛЭП с натянутыми между ними проводами. Вскоре Чалый вышел на свежую вырубку, вдоль которой темнела дорога. Дорога была раскатанной, на раскисшем снегу рельефно виднелось множество следов мощных протекторов. Пока Кеша размышлял, идти ему вдоль дороги или свернуть в кедровник, вдали послышался все нарастающий гул автомобильного дизеля. Недавний зэк инстинктивно метнулся в сторону, но тут же потерял равновесие и скатился в неглубокую лощину.
И сразу же застонал: при падении он неловко подвернул ногу. Скрипя зубами, он смотрел, как по дороге, в каких-то десяти метрах от него, неторопливо проезжает лесовоз – темно-зеленый «КрАЗ» с длинной платформой, груженной свежеповаленным и уже трелеванным кругляком. Лесовоз, то и дело газуя черным ядовитым выхлопом, катил как раз в направлении железной дороги.
Проводив его настороженным взглядом, Астафьев попытался было подняться, но тут же вновь застонал от боли. Ступня правой ноги, которую он подвернул, ныла. Пришлось снова сесть. Он попытался скинуть унт. Унт не слезал, и каждый рывок принуждал Чалого стонать. Тогда он стиснул зубы, зажмурился, изо всех сил рванул унт обеими руками, развязал портянку, осторожно стянул теплый носок… Ступня уже заметно распухла. Она горела, покалывала и ныла каждым суставом. Астафьев поставил босую ногу на мокрый снег – боль стала заметно слабей.
– Ну, сука… – выругался Чалый неизвестно в чей адрес и осторожно надел на ступню носок.
Предстояло срочно решить, что делать дальше. И хотя до железной дороги оставалось не более десяти километров, пройти это расстояние самостоятельно было нереально.
Вот и получалось, что фарт оставлял беглеца на самой финишной прямой… Судьба немилосердно посмеялась над ним, сперва дав возможность благополучно сбежать с охваченной бунтом зоны, затем предоставив совершенно фантастический шанс разбогатеть, ограбив узкоглазого Ян Суня, и благополучно сбежать с награбленным.
И вот теперь, когда спасение было уже совсем близко, все шло прахом.
Поднявшись с сугроба и распределив тяжесть тела на здоровую ногу, Чалый выломал узловатую можжевеловую палку и вышел на дорогу. Он уже клял себя за то, что при появлении лесовоза так опрометчиво бросился в сторону. Ведь и выглядит он вполне сносно, и документы у него в порядке…
Зачем же тогда было бежать и прятаться? Вот и поплатился…
Под ногами все время чавкало. Сугробы, еще плотные несколько дней назад, превратились в снежно- водяное месиво, и беглец чувствовал, как леденеют промокшие ноги, отнимаются пальцы, стынут и не гнутся колени, как холод поднимается в живот, в сердце, вызывая не ознобную дрожь, а спокойное ледяное окостенение. Астафьев ковылял с краю дороги, опираясь на палку и поминутно вертя головой.
Следовало срочно отыскать хоть медсестру, хоть фельдшера-костоправа. Мучимый болью Чалый был согласен даже на ветеринара. Ведь продолжать путь без срочной медицинской помощи было невозможно. Не говоря уже о том, что с вывихнутой ступней беглец вряд ли бы сумел забраться даже на открытую железнодорожную платформу, не говоря уже о товарном вагоне.
Вскоре со стороны, куда отправился груженный кругляком лесовоз, послышался характерный рокот двигателя, и из-за поворота выехал точно такой же «КрАЗ» с длинной платформой – но уже пустой. На этот раз прятаться не имело смысла. Чалый остановился, обернулся, призывно поднял руку.
Лесовоз остановился, и из окна высунулась голова какого-то китайца в рваном треухе.
– Нацальника ногу сломала? – с комичным акцентом уточнил он.
Астафьев тут же сунул руки в перчатки, чтобы водитель не сумел рассмотреть его зоновские татуировки-«перстни» на пальцах.
– Да вот вывихнул немного, – с напускной суровостью бросил он. – Слышь, а ты куда, китаеза?
– На базу, путевой листа оформится – и на вырубка, – вполне доброжелательно улыбнулся узкоглазый шофер. – Подвезти тебя к доктора, нацальника?
Это было неслыханной удачей; едва Чалый подумал о медицинской помощи, как ее предложение пришло с самой неожиданной стороны. Да и помощь обещалась стать быстрой и квалифицированной. Меньше чем через минуту он уже сидел в теплой кабине и слушал треп китайца-водителя. Мол, сам он из Маньчжурии, дома работы мало, а если есть, то за нее почти не платят. Да и семья слишком большая. А тут за несколько лет можно даже на новый дом заработать.
– Так ты че – в китайском лесорубном лагере работаешь? – нетерпеливо перебил Астафьев; еще на зоне он слышал о браконьерском промысле выходцев из Поднебесной.
– В лагеря, в лагеря… – согласно кивнул шофер. – А ты, нацальника, лесной инспектора? А где твой машина?
Только теперь до Чалого дошло, что этот узкоглазый принял его за какого-то леспромхозовского деятеля немалого калибра. Видимо, из-за большого кожаного портфеля, висящего на плече. Чалый с трудом удержался от радостного восклицания; значит, он действительно не похож на беглого рецидивиста, которого ищет вся ментура Хабаровского края!
– Машина моя на переезде сломалась, водилу оставил буксира дожидаться, а у меня в вашем лагере серьезные дела, пришлось на своих двоих идти, – Астафьев пытался выглядеть солидным, – да только видишь – ногу в натуре подвернул. Доктор у вас там есть?
– Старый фельдцера с жена, – успокоил китаец. – Цто – оцень больно? Там фельдцера хоросий, все сделают…
– А хозяин вашего лагеря где теперь? – прищурился Чалый.
– В Хабаровска вцера уехала, цтобы больсой чиновник взятка давать…. Там из русский только тот фельдцера с жена, остальный наш китайские целовеки.
– Вот пруха так пруха! – не выдержал Астафьев.
Походило на то, что ветреная фортуна лишь на мгновение показала беглецу спину, а потом вновь
