– Я личные дела тех подонков хорошо изучил, почти наизусть знаю, – Будько смотрел куда-то в сторону. – По всем прикидкам получается, что в живых остался Иннокентий Астафьев, он же Чалый. Шесть судимостей, очень умный, жесткий и коварный тип. Тут все понятно. Горючка в вертолете почти закончилась, после чего и «вертушка», и пилот сделались Астафьеву ненужными. Вот рецидивист его и придушил, забросил в кабину, а сам вертолет поджег. С таким расчетом, что он после взрыва под лед уйдет. А начальнички наши и купились.
– Потому что сами хотели на это купиться. – Миша протянул руку собеседнику, скупо улыбнулся. – Ну что… Счастливо оставаться!
– Удачи тебе, Миша! – майор с чувством пожал руку старого товарища. – Я бы тебя на вездеходе подкинул, если бы он мой был. Так что уж извини.
– Ничего, я привыкший.
– Береги себя и счастливо!
Лагерь китайских браконьеров отстоял от озера километрах в тридцати пяти. Конечно, можно было скостить большую часть пути, выйдя на проселок, по которому лесовозы возили кругляк к железнодорожной станции, однако в таком случае терялся эффект неожиданности. Каратаев знал наверняка, что некоторые машины радиофицированы, а это означало, что о визите гостя могли сообщить в поселок, где сейчас наверняка находился Астафьев. Так что пришлось пробираться через тайгу.
Утренний ветер быстро разметал туман. Лес, посеребренный за ночь, сверкал на мартовском солнце влажным инеем. С кедров и сосен белыми дымчатыми струйками сыпался набухший влагой снег. До слуха охотника то и дело долетал стук полновесных весенних капель, гулко падавших на губчатый наст. Так прошел весь световой день. Миша без устали пробирался через раскисшие сугробы, заросли стланика и поваленные ураганом деревья. И лишь когда на тайгу опустилась ночь и над тайгой взошла желтая луна, из-за сухого редколесья показалось несколько светлых вертикальных дымков, вьющихся из печных труб, – это был лагерь китайских браконьеров.
Меж высоких деревьев темнела хорошо протоптанная тропинка, приметная в лунном свете. Каратаев невольно обратил внимание на большую бесформенную кучу взрытого снега между двумя сухими сосенками. Взрытый снег выглядел подозрительно: это были следы или человека, или какого-то крупного животного. Включив фонарик, охотник присел на корточки, внимательно осмотрелся…
В желтом овале электрического света темнело несколько подмороженных капель. Несомненно, это была кровь. Правда, пока непонятно чья, человеческая или звериная. Смахнув верхний слой рыхлого, еще не слежавшегося снега, Каратаев тут же отдернул ладонь: прямо из снега торчала замороженная человеческая рука. И хотя таежному охотнику не раз приходилось видеть трупы и смерть во время армейской службы на Северном Кавказе, увиденное впечатлило его донельзя; ведь не каждый день приходится находить в тайге свежий труп!
Замешательство, однако, длилось недолго. Миша извлек из ножен нож клепаной стали, аккуратно откопал тело с краев, вновь подсветил фонариком… Это был труп какого-то молодого китайца, скорее всего – работника из ближайшего лесоповального лагеря. Огромная рваная рана на шее свидетельствовала, что смерть была насильственной. Такую жуткую рану вряд ли смог нанести человек, пусть даже и с невероятно садистскими наклонностями. Несомненно, это был некий таежный хищник…
Подсветив фонарем, Каратаев обнаружил рядом с покойным несколько оплывших следов величиной с суповую тарелку. Охотнику-промысловику было достаточно одного лишь беглого взгляда, чтобы определить: это амурский тигр. Но ведь он не растерзал китайца, а просто приволок за околицу лагеря и прикопал его снегом! Картина была очевидной: рыже-полосатая кошка убивала уже не из чувства голода, а из-за любви к убийствам.
Вот и получалось, что Миша оказался абсолютно прав: четвероногий убийца действительно шел на запах крови, которая шлейфом тянулась за убийцей двуногим. А это означало, что и подонок, окончательно потерявший человеческий облик, и тигр-людоед рано или поздно должны были встретиться…
Естественно, опытный уголовник Чалый сразу же определил, что ни фельдшер, ни медсестра не поверили в его легенду об «инспекторстве Департамента лесного хозяйства». Это было понятно и по слишком недоверчивому прищуру хозяина медпункта, и по расспросам о зоне, где пациент мотал срок, и по вопросам о каком-то начальнике – которые по долгу службы фельдшер наверняка не должен был задавать. Беглец прекрасно понимал: если эти «лепилы» и оказали ему медицинскую помощь, это вовсе не означает, что они не стуканут на него в мусарню.
Улегшись на койку с помощью фельдшера, Чалый сделал вид, что сразу же отрубился и заснул. Однако едва медик вышел за дверь, как он тут же поднялся. Вправленные кости ступни пока не давали о себе знать: местный наркоз все еще действовал. Стараясь не шуметь, пациент заковылял к дверям. Приложил ухо к дверной поверхности, прислушался…
Как и следовало ожидать, фельдшер обсуждал его личность с женой-медсестрой. По обсуждению этому стало окончательно ясно, что оба они не верят ни одному слову Чалого. А вот фельдшерское предложение «сигнализировать куда следует» заставило уголовника всерьез насторожиться.
От китайца, подвезшего его к лесоповальному лагерю, Астафьев успел получить немало полезной информации. И прежде всего о связи. Ни мобильной, ни стационарной телефонии в таежном лагере не было по вполне объяснимым причинам. Связь с Большой землей осуществлялась исключительно по рации, которая была только у начальника. Но тот вроде бы уехал в Хабаровск, обещав вернуться следующим утром.
Ждать до утра было неразумно: ведь с самого рассвета лагерь будет кишеть китайцами. А это означало, что действовать следует прямо сейчас…
Пистолет тяжелил брюки. Астафьев сунул в карман руку – рельефная рукоять точно легла в заскорузлую ладонь. Однако стрелять было нельзя – выстрел наверняка бы услышали в соседних бараках. Поискав глазами, Чалый остановил взгляд на большой пуховой подушке. Это было очень кстати: подушка наверняка бы сильно приглушила звуки выстрелов.
Теперь предстояло дождаться, когда за дверями погаснет электричество – это будет означать, что медики отправились спать. Ждать пришлось довольно долго; хозяева медпункта пили чай еще часа полтора, притом основной темой их беседы был новый пациент. Астафьев начал терять терпение. Среди множества мыслей, промелькнувших у него в голове, была и такая: сейчас медсестра останется тут, а фельдшер побежит к начальнику, сам откроет его комнату и настучит о беглеце проклятым ментам.
Минуты катились медленно и тяжело, как вагонетки в шахтерском забое. Кровь приливала и ритмично стучала в висках, словно колеса на рельсовых стыках. Чалый хотя и старался держаться спокойно, ежеминутно вытирал влажный лоб рукавом.
Наконец в соседней комнате гулко щелкнул выключатель, и узкая полоска света между дверью и полом мгновенно погасла. Беглец знал, где должны спать фельдшер и медсестра. У стены слева от смотрового стола располагалась большая двуспальная кровать за выцветшей ситцевой ширмой.
Прикрыв дверь, Чалый выглянул наружу. Ширма была задернута, а это означало, что пришло время действовать… Астафьев поднял пистолет, прикрыл дуло подушкой и резко отдернул ширму. Медсестра спала у стены, укрывшись стеганым одеялом с головой. Ее муж мирно посапывал на боку. На прикроватной тумбочке светился старенький будильник, притом его сигнальная стрелка упиралась в цифру «5».
Два выстрела почти слились в один, и прозвучали они не столь громко, как ожидал убийца. На одеяле фельдшера сразу же расплылось багровое пятно, он дернулся, что-то прохрипел и затих. Второй выстрел, последовавший сразу же за первым, размозжил медсестре голову – мозги мгновенно разнесло по стене.
Теперь следовало срочно уходить – ведь в медпункт могли обратиться за помощью даже среди глухой ночи. Однако Астафьев не был бы самим собой, если бы ушел отсюда налегке. Осмотревшись, он включил ночник, накинул на окна тяжелые светонепроницаемые шторы. В огромный портфель, в котором лежали награбленные у Ян Суня богатства, легла буханка хлеба, три банки тушенки, литруха спирта, несколько одноразовых шприцев и упаковка лидокаина; ведь продолжать путь без анестезии было немыслимо. Бросив на окровавленные трупы равнодушный взгляд, Чалый накинул на себя тулуп, подхватил туго набитый портфель и заковылял к технической площадке со стоявшими там лесовозами. От китайца-шофера Астафьев знал, что кабины на ночь тут закрывать не принято. Впрочем, профессионального уголовника не остановила бы и запертая кабина – ведь заточка из арматурного штыря также была при нем.
К счастью для угонщика, взламывать кабину не пришлось. Усевшись на водительское сиденье, Чалый
