Парадная дверь была закрыта, впрочем, ни на что другое Севка и не рассчитывал. Обнаруживать своё присутствие Фокин пока что не собирался, поэтому, тяжело вздохнув, полез на балкон второго этажа, цепляясь за густой плющ. Пару раз он чуть не сорвался – плети оказались недостаточно прочными, – но, в конце концов, уцепился за резные перила, подтянулся и оказался на тесном балкончике, размер которого позволял только стоять, вытянувшись в струнку. Наверное, в этой миниатюрности присутствовал какой-то особый дизайнерский шик, как и в мраморных собаках, но Севка поклялся, что если когда-нибудь у него будет свой дом, то он будет без плюща, без скульптур и с нормальными балконами, где можно валяться в шезлонге, задрав на перила ноги.
Фокину фантастически повезло. Окно выходило в гостиную, поэтому Севке не пришлось шататься по дому, рискуя быть пойманным и раздавленным «как таракан». Лёгкие, полупрозрачные шторы позволяли видеть то, что там происходит, а слегка приоткрытая дверь – слышать участников драматического спектакля.
Как и предполагал Севка, их было двое.
Александр Петрович сидел в глубоком кожаном кресле, на самом краешке, рискуя упасть при любом неловком движении. На нём был тот самый белый костюм, в котором он впервые явился к Севке, и тот же самый галстук, завязанный будто бы наспех, для проформы, а не для красоты и солидности.
Вероника Котова пружинисто, красиво и нервно расхаживала от камина к столу, безжалостно вонзая шпильки лёгких сапог в дорогой паркет. Безупречную прелесть её лица искажала злоба, а для полноты образа ей не хватало хлыста, которым бы она время от времени хлестала предметы мебели и самого Александра Петровича.
– Я не могу сейчас этого сделать, – тихо сказал Говорухин. – Неужели ты не понимаешь, я не могу… Какая женитьба? Какая свадьба? Жанну ещё не похоронили… – Он схватился за голову и подёргал себя за волосы, благородно тронутые на висках ранней сединой.
– Мне плевать, – чеканя шаги и слова, ответила Вероника. – Мне плевать, похоронили Жанну, или нет. Ты обещал, что как только Жанна уберётся из твоей жизни, мы поженимся. И вот её нет, а ты опять пудришь мне мозги!
– Я под следствием! – заорал Говорухин. Он вскочил, поймал Веронику в охапку и выпалил ей в лицо: – Как ты не понимаешь? Я под следствием! У меня подписка о невыезде. Я без пяти минут зэк! Ещё немного и меня посадят лет на пятнадцать, а то и на двадцать, если признают двойное убийство, ведь Жанна была беременна. О какой свадьбе ты говоришь?!
– О нашей! – выкрикнула ему в ответ Вероника. – Я говорю о нашей свадьбе, которую ты обещаешь мне вот уже два с половиной года! Раньше ты отговаривался больной женой и её папой, который тебе нужен для бизнеса, а теперь, когда ни жена, ни папа тебе не мешают, ты отговариваешься каким-то следствием и какой-то подпиской! Не хочу ничего слышать! Мне нужен штамп в паспорте. Неужели ты со своими деньгами и связями, не можешь выйти сухим из воды?! Купить себе алиби?! Подкупить следствие?! Наконец, купить квартиру прокурору, чтобы тот пошевелил ластами и от тебя все отстали?!
– Не могу! – завопил Говорухин и потряс Веронику за плечи так, как мужья трясут своих непонимающих жён. – Я не могу никого подкупить, потому что я невиновен, и мне незачем это делать! Я не убивал Жанну! Не у-би-вал!!!
Вероника залепила ему хлёсткую пощёчину (всё-таки, не хватало ей хлыста!), выкрутилась из его цепких рук, подошла к камину и, глядя на беснующий за стеклом огонь, тихо сказала:
– Ну хорошо, ты не хочешь защитить себя от обвинений в убийстве. Ты хочешь сесть в тюрьму лет на пятнадцать, а то и на двадцать. Но это не мешает тебе исполнить своё обещание и жениться на мне! Ты можешь заплатить загсу, и нас за несколько минут распишут!
– Зачем?! – уставился ей в спину Александр Петрович. – Зачем нам расписываться, если в ближайшее десятилетие мы все равно не будем жить вместе?
Вероника схватила с журнального столика вазу и запустила её в Говорухина. Тот увернулся от увесистого снаряда, и ваза с грохотом разбилась о стену, оставив рваный след на шёлковой обивке.
– Ты меня опозорил! – крикнула Котова, топнув ногой. – Ты опозорил меня перед родителями и роднёй!
– Сейчас не средневековье, – мрачно отозвался Александр Петрович. – Нет ничего позорного в том, что у девушки есть любовник.
– Ах, вот как ты заговорил… А ведь знал, что у меня кавказские корни и никто никогда не позволит встречаться со мной просто так, поэтому сразу стал рассказывать сказки о скором разводе и красивой свадьбе!
– Молчать! – стукнул кулаком по столу Говорухин и вдруг заносился по комнате, дёргая себя за галстук. – Лучше молчи, дорогая… Лучше молчи… А то… а то… Я же люблю тебя! – Он так резко остановился, словно налетел на невидимую стену. – Я очень тебя люблю, но жениться пока не могу. Дай мне время, дай мне, пожалуйста, время…
– Ты два с половиной года твердишь «дай мне время!». Я вру брату, сёстрам, родителям, тёткам и дядькам – всем на свете я вру, что вот-вот распишусь со своим женихом. Родители в ярости, подруги надо мной смеются, ты унизил меня, растоптал, сделал своей игрушкой. Какое время, дорогой, нужно дать тебе сейчас, когда тебя вот-вот посадят, а я, опозоренная и беременная, останусь жить в этом городе?!
– Ты… тоже беременная?.. – Говорухин сошёл с лица, смертельно побледнел и схватился за сердце. – Нет, этого не может быть, это слишком… Я знаю точно, что этого не может быть! – завизжал он. – Не могут быть все бабы в городе быть беременны от меня одного!!
– Немедленно звони в загс, подключай все свои связи и деньги, чтобы нас завтра же расписали.
– Я… не могу… – Говорухин рухнул в кресло и, откинув голову на спинку, закрыл глаза. – И потом, какой загс… ночью?!
– Звони! – закричала Котова, тряхнув рыжей гривой. Севка поразился, как эта злющая стерва могла казаться ему идеалом женственности и красоты. – Звони! У тебя везде есть знакомые, которые ради тебя проснутся ночью и выполнят самые невероятные просьбы! Звони! Или я… я… – Вероника схватила с каминной полки баллончик с жидкостью для розжига камина. – Или я сожгу себя у тебя на глазах.
Говорухин медленно достал из кармана мобильный.
– Скажи, ты… правда беременна? – прошептал он.
– Да! – Котова поставила баллончик на полку, подскочила к Александру Петровичу, уселась ему на колени и несколько раз поцеловала в висок. – Да, дорогой, да, да, да, я беременна. Это выяснилось только сегодня, так что звони! – Она слишком быстро и слишком небрежно это сказала, чтобы слова её оказались правдой. Говорухин это понял, поэтому захохотал.
– Ужас, – покачал он головой. – А я-то, дурак, собрался делать явку с повинной! А, знаешь, почему?
– Почему, дорогой? – заглянула ему в глаза Вероника, настроение которой менялось как погода, подверженная циклоническим вихрям – то бурное ненастье, то яркое, безмятежное солнце. – В твоей явке с повинной есть какой-то экономический смысл? Убийца твоей жены пообещал заплатить тебе бешеные деньги, если ты возьмёшь вину на себя и отсидишь за него? – Она поболтала ногами и поцеловала Говорухина в нос. – Или ты действительно зарубил жену и теперь тебя мучают угрызения совести?
Говорухин столкнул Веронику с колен и решительно встал.
– Да, – с каменным лицом сказал он. – Меня мучают угрызения совести. И поэтому я пойду делать явку с повинной.
– Сначала мы с тобой распишемся, а потом ты пойдёшь куда хочешь. Я поселюсь в этом доме, рожу тебе сына и… подожду тебя года три, если уж тебе так хочется посидеть в тюрьме. Тебя выпустят условно- досрочно, и мы заживём счастливо. Правильно, дорогой?!
– Правильно. – Усмехнувшись, Александр Петрович достал что-то из кармана, подошёл к Веронике и… судя по движению, надел ей на палец кольцо.
– Что это?! – Побледнев, Котова уставилась на руку. Севка увидел, как на её безымянном пальце голубым отсветом полыхнул топаз. – Что это?! – Вероника подняла глаза на Говорухина и впервые на её лице появились растерянность и испуг.
– Твоё кольцо. Во всяком случае, я видел у тебя точно такое же.
– Откуда оно у тебя? – Котова быстро сунула руку в карман узких джинсов. На её щеках вспыхнули алые
