Отличное тело

Почему ты даже не замечала меня? Теперь тебя нет. Каждый день я ездила на велосипеде по семь часов и плакала, плакала. Я стала ходить в бассейн, а волосы предоставила самим себе. Я их не сушила и не укладывала. Я перестала краситься, сидеть на диетах, мне было плевать. Неожиданно со мной стала происходить эта странная дрянь. Как будто я оказалась в какой-то запредельной бестелесной зоне. Мое сало стало таять. Как снег. Килограмм за килограммом. Как будто раньше я носила в себе свою мать и родила ее, когда она умерла. Я вытолкнула ее из себя. Потом я боялась, что она вернется.

Знаешь, Ив, мне понравилась эта группа. Может, я еще что-нибудь потом расскажу. Ладно?

___

Рецепт идеальной диеты: убить маму. Может войти в моду, а главное, никаких углеводов. Шучу. Почти. Не хочу убивать свою мать. Просто не хочу больше отпугивать ее, отталкивать. Возможно, она смогла бы принять меня такой, какая я есть. Если бы меня было меньше. В Рио, столице липосакции, скоро пойдут «Монологи вагины». Я на пляже Ипанемы. Там каждая женщина выглядит так, как будто родилась высокой, загорелой, с татуировкой над областью бикини. А я дряблая белокожая провинциалка.

Продюсеры обхаживают какую-то супермодель. Просят меня встретить ее. Я думала, что попаду на фотосессию, но оказываюсь на операции. Наблюдаю, как доктор в маске вгоняет стальной стержень ей в бедра, вгоняет и выкачивает, выкачивает ее жир в ведро у кушетки.

Я никогда так не любила свой живот.

Тиффани

Модель, тридцать пять лет

Входи, Ив. Все нормально. Не беспокойся. Я привыкла к этому; просто немного побаливает. Иногда люди говорят, что их кто-то изменил, — не в прямом, в переносном смысле. Мой хирург действительно изменил меня, своими руками, своими инструментами, своим видением. Что-то удалил, что-то добавил. Я совсем не та, что была шесть лет назад.

На самом деле, я пришла к нему после того, как другой врач неудачно поставил мне имплантанты. Моя левая грудь отвисла и казалась совсем безжизненной. Моего хирурга зовут Хэм, его имя с английского переводится «ветчина», он так и выглядит: лысый, толстый, коротышка-Хэм. Он был в ужасе от того, что наделал предыдущий врач, и, казалось, даже злился на меня. За то, что я якобы не в восторге от идеи сделать из этого тела как можно лучшее. Это задача Хэма. Он этим и занимается.

Не уверена, что имела достаточно оснований, чтобы хотя бы мечтать об идеальном теле. Это я к тому, что могу иногда выпить лишнего, или проваляться в постели до полудня, или пару деньков проходить с немытой головой.

Хэм все это изменил. Он очень строгий. Когда я пришла в себя после первой операции, он был рядом. Он был очень взволнован. Сфотографировал меня обнаженной в полный рост. Мне было не очень уютно. Вообще я немного стеснительная, и потом, я его совсем не знала. Все тело было в красных пометках, как тетрадь по правописанию у семиклассника. Я еще слабо стояла на ногах, но Хэм продолжал с энтузиазмом. «Твое тело — это карта, — сказал он. — Красными точками обозначены столицы красоты, которые нуждаются в реставрации». Это было шесть лет назад, и теперь вся я — творение Хэма. Мне проделали липосакцию на животе, ягодицах и бедрах. По три раза, пока не получилось так, как надо, хотя нет — сегодня бедра уже в четвертый раз. Теперь у меня новые соевые имплантанты, которые не твердеют, они приятные на ощупь. Специально для Хэма. Мы начали встречаться после того, как он сделал мне грудь помягче. Они его по-настоящему заводили. Спустя месяц после операции он проводил осмотр. Он очень профессионально ощупывал мою грудь. А потом что-то изменилось. Просто стало по-другому. Прежде чем я сообразила, что к чему, он уже был на кушетке и мы занимались сексом. Я представляю, как ему должно быть приятно заниматься любовью с той, которую он сам сотворил. От этого испытываешь реальное удовольствие. Ив, это здорово. Дважды во время секса пальцами и языком он находил места, которые нуждались в дальнейшем улучшении.

Хэм говорит, мол, хорошо, что мне только тридцать пять: мы успеем насладиться эффектом. Он предложил мне выйти за него замуж после того, как скорректировал мне губы. Мне кажется, пухлые губки сделали меня неотразимой. Мы женаты, два года. У некоторых есть кафе или книжные магазины; у нас — мое тело. Это наш маленький бизнес. Мы с Хэмом много шутим на эту тему, но у нас и правда все замечательно складывается. Я заняла первые места на нескольких крупных конкурсах красоты и получила приглашения от рекламщиков и редакторов журналов.

Но важнее всего то, что мое тело — отличная реклама для Хэма. Его бизнес здорово вырос.

Хэм мне очень предан. Он всегда такой милый, особенно когда я только просыпаюсь после операции. Он знает, как я этого боюсь. Особенно после того сердечного приступа. Это случилось на второй операции по имплантации груди. Сердце как будто остановилось. Мне было так жаль Хэма. Он только что изваял прекрасную грудь и должен был все испортить прямым массажем сердца. К счастью, он немного замешкался, и сердце само заработало.

Иногда я беспокоюсь: что произойдет, если во мне не останется ничего, что надо менять. Хэм испугается совершенства своего собственного творения? Больше всего меня пугает то, что он может просто потерять ко мне всякий интерес. Вот поэтому я втайне никогда не бросала есть мороженое.

___

Я в принципе не очень люблю мороженое — это же углеводы, сливки, жир, а также мой отец. Долгие годы он был президентом компании по производству мороженого «Попсикл Индастриз». Можете представить? Мистер Еда. Это правда. Я не преувеличиваю. Больше всего он гордился «Фаджсикл», сливочным рулетиком (помните: апельсиновое снаружи, ванильное внутри), и еще одним, которое он сам изобрел в шестидесятые. Оно носило псевдохипповское название — «Свингсикл», или полумесяц. С самого детства нас учили отличать натуральное от искусственного: натуральный сахар, натуральные жиры, натуральная ваниль, натуральное производство. «Борденс» и «Шрафтс» было натуральным мороженым для верхушки среднего класса. «Гуд Хьюмор» был дешевкой. Нам не позволяли его есть. Можно представить, как я желала именно этого мороженого — с жареным миндалем. Его можно было купить у школы. Я покупала его при первой возможности, пока однажды, откусив кусочек, не обнаружила что-то подозрительно зеленое. Я была уверена, что умру от этого, и, когда узнают о причине моей смерти, отец поймет, что я его обманула. Я предала его, а он все-таки был прав. «Гуд Хьюмор» — это плохо. Я любила отца. Я чуть ли не выпрыгивала из штанов, только бы порадовать его. Он взял меня в плен. Завоевал меня. Он нанес мне повреждения. Я съехала от своего тела, чтобы держаться подольше от отца. Я была плохая девочка. Очень плохая. Не слушалась. Дерзила. Воровала солнечные очки, серьги, фруктовый блеск для губ. Я раздавала их в школе, чтобы купить себе популярность. Не сработало. Я демонстрировала сексуальную неразборчивость пополам с эксгибиционизмом. Проще говоря, я постоянно раздевалась. Я накачалась героином за день до вступительных экзаменов. Вы знаете, что можно получить 200 очков, всего лишь написав свое имя? Теперь я плохая тетенька. Я разговариваю с полным ртом и пачкаю едой одежду. Я сажусь прямо на сиденье в общественном туалете и меряю купальники на голое тело. Я втайне хочу, чтобы орущие младенцы исчезли. Я слишком злобная, чтобы быть хорошей, во мне нет необходимых для этого качеств. Так что буду-ка я плохой. Буду радоваться. Гордиться и выставляться напоказ. У меня есть живот, и я покажу его. Смотрите!

Дана

Чуть больше двадцати лет, мастер пирсинга

Ив, есть что-то восхитительное в том, когда в твою плоть вставлен металл. Очень заметно. Не знаю