колдунов. Однако женщины-врачи охотно едут в деревню, довольствуясь скромным жалованьем, которое земство может им предложить. Поэтому женский медицинский институт пользовался чрезвычайной популярностью, и просьбы прислать женщину-врача поступали со всех концов страны.
Когда правительство в апреле 1882 года объявило, что 'по финансовым причинам' оно вынуждено закрыть институт, это вызвало не только недоумение, но и глубокое сожаление в самых широких кругах общества. Газеты протестовали, насколько хватало смелости; земство возражало; петербургская городская дума и несколько научных обществ предложили ежегодные субсидии; частные лица, и богатые, и бедные, и даже захолустные деревни предлагали собрать средства в целях сохранения столь ценного учебного заведения. Но все было напрасно - женский медицинский институт был обречен, и в августе 1882 года вышел указ о его закрытии. Студенткам, уже допущенным к занятиям, дали возможность окончить курс, но новых студенток не принимали.
Официальная причина закрытия института была, конечно, самой пустой из всех пустых отговорок, истинным поводом был страх, что институт может стать рассадником революционных идей.
Не менее характерным для позиции правительства было его отношение к созданию политехнического института в Харькове. Единственным учебным заведением такого рода в России является Петербургский политехнический институт, и туда устремляются все юноши, желающие получить техническое образование. В такой огромной стране, как Россия, одной высшей технической школы, конечно, недостаточно, и в течение долгого времени Харьков мечтал построить свой собственный политехнический институт. Наконец после повторных обращений к министру народного просвещения и переговоров, продолжавшихся более десяти лет, разрешение было получено. Харьковская городская управа воздвигла прекрасное здание, назначили штат профессоров, и все было готово к началу занятий. Но внезапно правительство передумало, отменило данное им разрешение и запретило открывать институт на том основании, что оно не видит необходимости в учебном заведении подобного рода. Мало того. Вновь выстроенное здание, стоившее Харькову пятьдесят тысяч рублей, правительство преподнесло в дар университету. Но университет, борясь за общее дело, отказался от подарка. Здание все еще находится в государственном владении и, по слухам, будет превращено в кавалерийскую казарму.
В довершение всего несколько месяцев тому назад грянул давно ожидаемый гром, поразивший наши университеты в другом жизненно важном вопросе. Был издан новый университетский устав 1884 года, которым окончательно отменялся устав 1863 года.
Пожалуй, ни один вопрос последнего времени так сильно не взволновал нашу общественность, не возбудил столь жаркой полемики в печати, как отмена устава 1863 года. Этот устав, позволявший профессорам заполнять вакантные кафедры по своему выбору и избирать членов дирекции, предоставлял университетам известную автономию и независимость. Катков, один из самых влиятельных людей в империи, близкие друзья которого в Московском университете не считали такую независимость для себя полезной, воспылал к уставу 1863 года смертельной ненавистью. Уже много лет это было его Delenda Carthago*. Он протестовал против устава кстати и некстати. Послушать Каткова, так можно подумать, что устав был причиной всех 'беспорядков' и вообще почти всех бед последнего двадцатилетия. По его словам, подрывная деятельность, то есть нигилизм, находит свою главную опору именно в автономии университетов. Ход мыслей, приводящий его к такому заключению, краток и прост: так как большинство профессоров тайно сочувствуют подрывным идеям (довольно странное признание для друга и защитника правительства), то предоставлять им свободу избирать своих коллег означает не что иное, как постоянное ведение за счет правительства революционной пропаганды.
* 'Карфаген должен быть разрушен' (лат.).
Но этот аргумент, несмотря на все свое остроумие, все же был слишком притянут за волосы, чтобы правительство могло им воспользоваться. Поэтому надо было изобрести более благовидный, если не более правдоподобный, предлог, дававший властям возможность утверждать, будто ненавистный устав отменяется в лучших интересах страны. Изобретательный гений Каткова оказался на высоте положения. Его внутреннее 'я' развило тезис о том, что отмена устава 1863 года придает необычайный стимул изучению наук и поднимает учение в России до уровня, достигнутого в этой области немецкими университетами. Катковская идея была с восторгом подхвачена официальной печатью, и вскоре дело было представлено так, будто новый устав совершенно необходим как в интересах науки, так и существующего порядка.
Попробуем разобраться, каков этот палладиум, этот залог защиты реакции, и какими средствами предлагается добиться означенной двойной цели.
Прежде всего касательно полиции, ибо когда что-нибудь приключается у нас, то непременно на первый план выступает полиция и никто не сомневается, что единственная цель новых мер - просто репрессии; это открыто признается даже их защитниками. 'Университеты, - возвещает 'Новое время', - не будут впредь развратителями нашей молодежи. Университеты будут ограждены от предательских интриг!'
Но будет ли новый устав действительно на пользу учению? - робким шепотом вопрошают так называемые либеральные газеты. Все отлично поняли истинный смысл реформы.
Оставим в стороне меры по надзору за студентами - к ним нечего, или почти нечего, прибавлять. Но вот что придает новому уставу особенную пикантность: он ставит самих профессоров под строгий надзор деспотической власти. Эта постыдная обязанность поручена двум институтам. Прежде всего дирекции, состоящей из профессоров, затем инспекционной полиции. При старой системе ректор и четыре декана факультетов были просто primus inter pares;* они избирались своими коллегами на трехлетний срок, и по истечении его выбирались другие. Теперь они хозяева, назначенные министром, и состоят при своих весьма доходных должностях по его воле. А так как среди пятидесяти или шестидесяти человек всегда найдется несколько льстецов и корыстолюбцев, то для министра не представляет особой трудности найти ректоров, готовых предупреждать его желания и выполнять приказы.
* первый среди равных (лат.).
По новому уставу ректор, ставший теперь представителем правительства, облечен чрезвычайными полномочиями. Он может созывать и распускать Совет профессоров, бывший прежде высшим органом управления в университете. Он один решает, не отклоняется ли деятельность совета от предписанных уставом правил, и, объявив постановление совета незаконным, может просто отменить его. Ректор, если считает нужным, может с этими же прерогативами выступать на факультетском совете. Как главнокомандующий, где бы он ни появлялся, он верховная власть. Ректор, если ему вздумается, может сделать профессору замечание или высказать ему порицание. Под контролем ректора или его помощников находятся все части административной машины университета. Наконец, статьей семнадцатой устава ректору предоставлено право в чрезвычайных случаях 'принимать все необходимые меры для охранения порядка в университете, хотя бы они и превышали его власть'. Эта статья, по-видимому, касается так называемых беспорядков, и подавлять их военной силой уже вошло у нас в обычай. При всем том остается возможность неправильного толкования почти любой статьи устава, и нет таких мер, пусть самых крайних и строгих, которых нельзя было бы применять.
Так что русские университеты более похожи на крепости, гарнизоны которых проникнуты бунтарским духом и готовы каждую минуту поднять открытый мятеж, чем на обители мудрости и храмы науки.
Если ректор - главнокомандующий, то стоящие под его началом четыре декана - командующие на возглавляемых ими факультетах, но назначаются они не ректором, а министром. Именно на деканов главным образом возложена задача следить за профессорами своих факультетов. И чтобы поставить деканов в еще большую зависимость, устав вносит существенные нововведения в порядок их назначения. Прежде чем стать профессором, надо прослужить три года преподавателем, приват-доцентом, которым можно стать только по назначению попечителя или по предложению Совета профессоров избранного факультета. В каждом случае назначение утверждается попечителем, и этот чиновник, занимающий высокий пост в министерстве, может отклонить назначение любого преподавателя без указания причин. Приват-доцент получает примерно треть профессорского жалованья, а так как его держат под недреманным полицейским
