Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский
Россия под властью царей
ПРЕДИСЛОВИЕ
Россия переживает кризис, имеющий огромное значение для социальной и политической жизни страны. За недолгий срок революционное движение поразительно выросло и все шире распространяется среди классов, бывших прежде главными столпами существующего строя. Сама жестокость реакции, трепещущей от страха перед карой, влечет ее к неизбежной гибели, и, как французский узурпатор 2 декабря, царское правительство, потерпев моральное банкротство, замышляет самое отчаянное из всех средств для восстановления утраченного авторитета - безумную, кровавую войну.
Растущее беспокойство масс, выливавшееся в бунты и волнения в деревнях и промышленных центрах, а подчас в спровоцированные бессмысленные еврейские погромы, - будь то из протеста против тиранства помещиков, кровопийства заводчиков или гнета фабричных законов о труде, - эти факты невозможно отрицать и нельзя недооценивать их роль. Они показывают то, что каждый чувствует, если и не высказывает вслух: предстоит крутой перелом в нашей жизни. Россия стоит на пороге великих событий.
Было бы слишком опрометчиво попытаться предсказать характер этих событий или предугадать, какая участь уготовлена царской империи. Но в одном не может быть сомнений: в такой огромной стране, как Россия, с населением, составляющим треть населения всей Европы, революционные перемены не могут совершаться без их прямого или косвенного воздействия на другие страны цивилизованного мира.
Этим объясняется все растущий интерес, питаемый повсеместно к России и ее народу, а также к тем тайным силам, которые определяют ее судьбу и воплощают ее будущее.
Много ценного написано на эту тему в современной литературе иностранными писателями - французскими, английскими, немецкими. Но до сего времени европейская публика лишь очень редко слышала о воззрениях тех, кто, будучи особенно заинтересован в этом деле, разумеется, более всех осведомлен и потому должен высказать свое мнение, - самих русских.
Но русские писатели, среди которых много талантливых и образованных людей с честным именем, хранят молчание. Они не поднимают свой голос, чтобы рассказать правду о своей порабощенной родине. Причину странной молчаливости нетрудно объяснить. Для подданного царя разоблачить перед всем миром беззакония его правительства так же опасно, как открыто броситься на царскую особу под носом у полиции. Не считая нескольких анонимных статей, едва ли имеющих большое значение, наши лучшие писатели еще ни разу не написали на иностранных языках о русской политике. Одна лишь правительственная партия и ее союзники имели возможность использовать гласность печати в своих интересах. Но вряд ли надо указывать, что их выступления отнюдь не рассчитаны на ознакомление общественного мнения с положением в нашей стране.
В этих условиях задача выступить от имени оппозиционной партии, то есть от имени всей просвещенной России, естественно, выпала на долю крайнего крыла оппозиции - революционеров-социалистов и эмигрантов из всех слоев русского общества, уже неоднократно пытавшихся привлечь внимание Европы. Теперь этот долг возложен на меня, 'писателя-нигилиста' и 'нигилиста-практика', как угодно было меня называть некоторым английским газетам, хотя единственное, что позволяет мне притязать на снисхождение британской публики, - это авторство книги о целях нигилизма и в защиту его - притязание далекое от того, чтобы служить оправданием моего скромного труда. Я охотно передал бы исполнение этого долга представителю не столь крайнего направления и не обвиняемому, как я, за чрезмерный пессимизм в оценке царского режима. Но такого писателя нет, и остается один выбор - самому написать эту работу. И какие бы достоинства и недостатки ни были ей присущи, она, во всяком случае, написана беспристрастно.
Заранее зная, какие факты в книге, вероятно, будут восприняты с особенным недоверием, я, как непреложное правило, избегал преувеличений, стремясь сказать лучше слишком мало, чем слишком много. Это было нетрудно, ибо злодеяния царскою правительства столь безмерны, что смягчать их так же бессмысленно, как вычерпывать кружкой беспредельный океан. Все же даже легкое преувеличение в незначительном вопросе может уменьшить ценность книги или даже свести на нет месяцы добросовестного, упорного труда. Однако я не намерен, да и не желаю показывать царский строй в лучшем свете, чем он того заслуживает. Нисколько. И хотя я не хочу 'класть густых теней', но и не собираюсь 'смягчать красок'. Я рассказываю лишь голую, неприкрашенную правду, но это подлинная правда. Я подошел к выбору фактов с величайшей осторожностью, отбрасывая все, что казалось мне недостаточно обоснованным или не вполне достоверным.
Я не отягощал книгу ненужными справками и примечаниями. То, что я рассказал, возможно, ново для иностранцев, но русским и всем, кто знаком с русской литературой, это хорошо известно.
В моих исторических очерках я пользовался сочинениями наших известнейших историков - Костомарова, Соловьева, Сергеевича и Беляева, труды которых можно найти в любой русской библиотеке. Материалы, приведенные во втором томе, взяты из официальных источников, а также из сообщений, появившихся в подцензурной печати в ту пору, когда она пользовалась краткими промельками непривычной свободы.
Шесть глав второго тома публиковались в разное время самой влиятельной из английских газет, и я приношу благодарность 'Таймсу' за проникновенные, сочувственные замечания к моим очеркам, а издателям - за любезное разрешение включить их в книгу. Остальные главы обоих томов появляются впервые.
В первой части книги я, разумеется, не мог особенно широко пользоваться официальными материалами или газетными сведениями. Подцензурная печать лишь изредка открыто сообщает о жестокостях, которым подвергаются политические заключенные, и о беззакониях властей, и то иносказательно, намеками. Главными источниками моей информации были превосходные издания женевской типографии 'Народной воли', столь же кропотливо собранные и правдивые, сколь и богатые фактами. Многие приведенные мной случаи почерпнуты из личного опыта или опыта друзей, которым они были так добры поделиться со мной. Я лишь литературно обработал их рассказы.
Несколько слов о форме книги. Она не совсем обычна и не строго дидактична, ибо я старался не только повествовать о событиях, но и описывать людей. Критики, возможно, скажут, что эта двоякая цель умаляет достоинства серьезного труда. Они, может быть, и правы. Замечу лишь, что в этом отношении я прежде всего старался соблюдать умеренность и беспристрастие в суждениях.
После этих пояснений мне остается лишь выполнить еще один, и весьма приятный, долг - поблагодарить тех, кто оказал мне содействие в написании моей работы.
Находясь всего лишь недавно в Англии и поэтому не имея еще возможности свободно писать по- английски, я очень обязан мистеру Вильяму Вэстолу, горячему стороннику революционного движения в России и моему литературному сотруднику, за придание книге ее английской формы. Я сердечно благодарю его за точный и идиоматический перевод.
Я выражаю также горячую признательность некоторым моим соотечественникам: Петру Лавровичу Лаврову, которому я обязан за его благожелательное предисловие к книге 'Подпольная Россия', в большой степени способствовавшее успеху моего первого труда; он был так добр, что предоставил в мое распоряжение свою богатую библиотеку для подготовки второй моей книги - 'Россия под властью царей'; Исидору Гольдсмиту, бывшему редактору журналов 'Знание' и 'Слово'. Николаю Цакни и Л.Н., проведшим долгие годы в изгнании, я обязан многими интереснейшими сведениями, использованными мной в соответствующих главах книги.
Но более всех я должен от души поблагодарить Михаила Петровича Драгоманова, бывшего профессора Киевского университета. Он, не щадя сил и времени, с самого начала моей кампании против русского деспотизма - ранее на страницах 'Контемпорэри ревью', а затем в 'Таймсе' - оказывал мне большую помощь и снабдил меня для настоящего сочинения многими ценными, подлинными документами, относящимися к полицейским гонениям в трех сатрапиях Южной России.
