того времени, чтобы убедиться в том, как глубоко прогрессивные круги общества сознавали ее многочисленные и серьезные недочеты. И если основная масса образованного общества, малосведущая в практических вопросах, переоценивала достоинства реформы, то сами земские деятели далеко не разделяли этих иллюзий.
В конце пятидесятых и начале шестидесятых годов члены дворянских собраний, составившие потом основную часть членов земств, включая и петербургское, неоднократно выставляли в своих адресах и петициях требование местного самоуправления, причем гораздо более широкого и действенного, чем земские учреждения, дарованные Положением 1864 года четыре года спустя. Эти деятели, несомненно, не были слепы в отношении истинного характера земской реформы. Но они более всех других были введены в заблуждение и не представляли себе возможных ее результатов.
Готовность особой категории русских людей 'быть благодарными за малые милости' и с радостью приветствовать любые уступки, какие свободный человек должен был бы с презрением отвергнуть, является примечательной чертой нашего общества. В то же время это свойство представляет разительный контраст с обратной тенденцией известной части русского народа, заключающейся в абсолютной утопичности взглядов, в стремлении все изменить и сразу, как по мановению волшебной палочки, не зная никакого снисхождения к нашему старому, дряхлому миру и не признавая его пороков, слабостей и давно утвердившихся привычек.
'Одна из аномалий русской жизни!' - таково стереотипное объяснение этого явления. Но разве эти поразительные контрасты не исходят все из одного источника - охватившего теперь всю образованную Россию страстного желания, то скрытого, то исступленного, сделать что-то для блага народа. А злые чудовища, преграждающие путь, несомненно, могут быть побеждены силой мужества и преданности. В России всегда было много мечтателей, надеявшихся преобразовать страну с помощью школ, образцовых сельских хозяйств и обществ взаимной помощи, а также фантазеров-социалистов, верящих, что им удастся вернуть золотой век магией революционной пропаганды.
Склонность предаваться мечтаниям, делающая человека неспособным понимать суровую действительность и разрешать трудные вопросы нашего бытия, в значительной степени задерживала социальное и политическое развитие русского общества. Возможно, наступит время, когда умение мечтать будет благодетельным для народа. Это покажет будущее. Но сейчас нельзя не отметить поразительный пример губительных последствий нашей мечтательности - образование партии, по безумию своему и самообольщению не уступающей даже славянофильству Аксакова и Хомякова. Основная идея этой прежде достаточно многочисленной партии, в которой главенствовал старый славянофил Кошелев, заключалась в сочетании представительного правления снизу и самодержавия сверху. С таким же успехом можно попытаться соединить огонь и воду или сохранить железо горячим в свежевыпавшем снегу.
Земство не сельская община. Оно не может наподобие нашего сельского мира обособляться в собственном крошечном мирке, счастливое тем, что его никто не трогает. Земство зачастую представляет губернию, по территории лишь наполовину меньше Испании, с населением, равным числу жителей Вюртемберга или Дании. У земства тысяча забот, тысячи нитей связывают его с соседними губерниями. На каждом шагу земские учреждения приходят в соприкосновение с представителями государства. Имея возможность распоряжаться лишь одной двадцатой частью доходов губернии, земство не может равнодушно взирать на тупость и прочно установившуюся несостоятельность чиновников, распоряжающихся остальными девятнадцатью двадцатыми. Стремление обуздать бюрократию, отстранить ее от управления общественными делами присуще любой системе представительного правления. Чем усерднее земство трудится для благоденствия народа, тем сильнее оно жаждет ограничить власть чиновников, начиная с губернской администрации и кончая управлением и руководством всего государства. Как круглый камень катится вниз по наклонной плоскости, так и самоуправление неизбежно стремится к своей заветной цели - политическим преобразованиям и представительным учреждениям по европейскому образцу. И какими бы ни были идеи Кошелева и земцев-славянофилов, это движение ничто не может остановить.
Центральная администрация, будучи правительством чиновников, все это прекрасно понимает. Кроме того, земство, как и прежние представительные учреждения, пользуется всяким случаем, чтобы осведомить власти о своих взглядах. В 1860, а затем в 1862 годах дворянское собрание открыто высказало правительству свое мнение о необходимости проведения конституционных реформ. Разгон петербургского дворянского собрания, одного из самых смелых в стране, и высылка руководителей тверского дворянства служат этому достаточным подтверждением. Но, к несчастью, русские люди обыкновенно ждут благоприятных обстоятельств, чтобы высказать свои взгляды, вместо того чтобы самим создавать эти обстоятельства. Дворянство, чтобы выразить свой протест, ждало прихода к власти Лорис-Меликова, и одно только петербургское дворянское собрание нашло в себе мужество рукоплескать откровенно либеральной речи Платонова, царскосельского предводителя дворянства, когда он потребовал представительных учреждений и конституционных гарантий для всех граждан России. Все же собрание не отважилось выразить свое одобрение речи Платонова принятием соответствующей резолюции.
Земство проявляло больше храбрости, хотя и не слишком. Земские деятели не раз высказывали свои конституционные устремления по различным поводам. Иногда случай представлялся в связи с призывом правительства к русскому обществу оказать помощь в борьбе против террористов; иногда это происходило по случаю поднесения адреса императору после покушения на его жизнь; иногда в связи с требованием правительства дать сведения или предложения, касающиеся каких-либо местных мероприятий. Подобные документы можно с избытком найти в подцензурной или в нелегальной печати. По утверждению газеты 'Земство', редактируемой Кошелевым и Скалоном, с начала революционного периода правительству были поданы пятнадцать адресов, требующих конституционных реформ: три - в 1878-1879 годах, а двенадцать - в 1881 году. За время существования правительственной комиссии по пересмотру Положения о земских учреждениях требование созыва Учредительного собрания, представляющего всю страну, выразило большинство всех земств.
Правда, значительная часть этих обращений составлена в туманной и непрямой форме, подчас граничащей с угодливостью. Слишком часто уважаемые господа земцы из желания доставить удовольствие подвластному полиции правительству рисуют будущую свободу как верную прислужницу Третьего отделения и открывают перед глазами властей радужную перспективу всеобщего похода против бунтарства, того самого бунтарства, которому они обязаны тем, что правительство одно время обращалось к ним за помощью. Но, слава богу, не все земство говорит таким языком. Россия всегда с глубокой признательностью будет вспоминать имена Нудатова и Жданова из Самары, Петрункевича из Чернигова, Нечаева из Новгорода, Винберга из Тавриды, Гордиенко из Харькова и многих других, у кого хватило смелости отстаивать свои убеждения, и слишком часто они платили за свою безрассудную смелость долгосрочной ссылкой.
Не хочу приводить обращений и речей этих земских деятелей, читатель, возможно, нашел бы их весьма скромными. Добавлю лишь, что в России они все же имеют совсем особенное значение, обнаруживая гражданское мужество, которым мы, к сожалению, обыкновенно не отличаемся. Всякий знает, что на каждую такую речь, как речь Нудатова, на каждое такое обращение, как обращение черниговского земства, приходится десять других, не произнесенных и не написанных, скрытых и хранимых in petto*. И если они не высказаны вслух, то причину легко угадать.
* про себя (ит.).
Правительству все это известно и всегда было известно. Оно никогда не обманывало себя насчет истинных чувств земских деятелей. Земство - его естественный враг. Бюрократия тем более ненавидит земское самоуправление, что не в силах его уничтожить, и она инстинктивно понимает: раньше или позже, не сегодня, так завтра придется уступить ему дорогу.
Нет ничего неожиданного в том факте, что, когда силы реакции берут верх, бюрократия начинает
