Ехали по высохшим днищам, огибали озера, пробивались через чащу тростников, вспугивая фазанов, пока не убедились, что через Чу немыслимо перебраться на машине.
Утром Даукен и Селевин на самодельном плоту из снопов тростника переправились на другой берег. Там, в зарослях, они напали на след лошади. Тогда Даукен взобрался на джиду и увидел верхушки юрт. В синем небе расплывался дым костров. Это был аул.
Казахи охотно взялись показать место, где возможна переправа на машине. Нужно было спуститься на полсотни километров вниз по Чу.
На другой день экспедиция достигла этого места. Долина здесь была сужена. Вода в русле держалась только в дальних плесах. Перемычки между ними заросли тростником.
Машина с трудом прорвалась через первое препятствие — солончак. Впереди поднялась высокая стена шестиметровых тростников. Она преградила путь машине. Пришлось мять и топтать тростник ногами и лопатами, прокладывая узкий коридор. Машина медленно и осторожно вошла в него.
Но пухлая почва среди тростников не выдержала тяжести и машина погрузилась по самые оси. Подстилка из тростников не помогла.
Мухля с интересом исследовал новую почву. С трудом вытаскивая ноги из грязи, он отошел в сторону и долго рассматривал в лупу щепотку земли. Когда он хотел шагнуть дальше, то не мог сдвинуться с места: его ноги засосало в грязь. Подергавшись на месте, профессор понял, что ему не выбраться.
В это время все трудились около машины. Сделав еще раз попытку вытащить ноги, почвовед негромко крикнул. Его никто не услышал.
«Подожду, пока они вытащат машину» — решил он, но вдруг заметил, что медленно погружается. Вспомнилась торчащая нога сайги, погибшей в трясине, и профессор закричал во всю силу легких…
Товарищи окружили его и с веселыми шутками вытащили. Потом долго со смехом вспоминали случай, как «буксовал» профессор.
За полсуток прошли только километр. Пришлось разгрузить машину, и все вещи переносить к берегу на себе. К вечеру выехали, наконец, на ту сторону Чу.
На переправе видели много свежих следов лисиц, барсуков и кабанов. Изредка попадались даже следы лесного животного — косули, а также диких длиннохвостых кошек, волков и мелких хищников.
Утро приветливо встретило путников. Изумрудное, обрамленное тростниками длинное озеро, на берегу которого остановились, кипело жизнью, пока в синеве безоблачного неба не встало жгучее солнце. Носились чайки, вдоль берега суетливо перебегали стайки малюсеньких куличков-песочников. Время от времени показывались вереницы бакланов, пролетал со свистом выводок уток. Изредка появлялась вдали осторожная белая цапля — красавица южных озер. На воде можно было увидеть неуклюжего, грузного пеликана, стройных лебедей. В тростниках над водой скрипучей песнью заливались скрытые в них крошечные камышовки, серебристыми голосами звенели стайки усатых синиц.
Но поднялось выше солнце — и все птицы стихли и попрятались в тень тростников.
На Чу устроили дневку. Даукен готовил каурдак из сайги. Это было праздничным блюдом.
Впервые за время путешествия выкупались.
Под вечер Селевин, Даукен и Борис, взяв ружья, пошли побродить по берегу Чу.
Визг кабана в тростниках привлек их внимание.
— Что такое? Уж не в капкан ли попал кабан? — удивился Борис.
Старый мерген улыбнулся:
— Это чушка в больнице лечится!
— В какой больнице? — удивился Селевин.
— Пойдем, посмотрим, — предложил Даукен и осторожно пошел вперед.
Когда небольшая стена тростника стала отделять животное от людей, они услышали, что кабан еще скрежещет зубами.
Вдруг он громко ухнул. Затрещали тростники — и все стихло.
— Нас учуял и убежал. Идем, посмотрим его больницу.
На белом солнце видна была свежая лежка кабана.
— Вот, — Даукен показал на лежку.
— Что? — спросил Борис.
— На грязи кровь. Чушку ранили или покусали до крови. Он прибежал на солонец и терся раной о соль: от соли рана быстро заживает. Как только он пошевелится, так и взвизгнет — соль-то жжет рану. Так он и лечится.
Утром поехали по левому берегу Чу. Опять Даукен заметил следы машины. Оказалось, что это проехала экспедиция по борьбе с саранчой. Вечером ее догнали в ауле.
Встретились с ними, как старые друзья, хотя все видели друг друга впервые. Энтомологи обследовали район Гуляевки, а теперь собирались проехать вдоль Чу до ее низовья и выехать на Сузак.
Но на утро они направились в пустыню в сторону от Чу дней на шесть семь осмотреть тростники двух полусухих озер, где могли быть гнездилища саранчи.
Энтомологи предложили Селевину поехать с ними. Предложение показалось заманчивым и Селевин, Даукен и Борис приняли его. Остальные участники экспедиции двинулись по берегу Чу обследовать почвы и растительность. Через двести километров обе экспедиции должны были встретиться.
Экспедиция энтомологического отряда пробиралась через барханы к реке Чу. Удушливый день кончался. Солнце красным шаром низко стояло над горизонтом. Длинная черная тень бежала рядом с грузовиком, но она не манила больше к себе, как в полдень. Пора было останавливаться на ночлег.
Впереди показались кустарники. Небольшая низина густо заросла пустынными колючими кустарниками с розовыми цветами — чингилом и тамариском. Кое-где виднелись одиночные деревья разнолистного тополя туранги. Тут же был родник с хорошей холодной водой. Из родника вытекал ручеек и терялся в песках, давая жизнь этому островку кустарников среди пустыни.
Через полчаса в наступающих сумерках белели две палатки. Ярко горел костер, стучал топор, раздавались голоса людей.
Энтомологи заканчивали записи в дневниках, а радист уже «поймал» Алма-Ату и слушал последние известия. Проводники и шофер рубили сухие кустарники для ночного костра. Зоолог Селевин с ружьем в руках пошел побродить: его заинтересовало множество фазаньих следов.
— Как фазаны могли оказаться здесь, среди безжизненной пустыни? недоумевал зоолог. Он взвел курки, рассчитывая быстро выгнать и застрелить фазанов, но их не было видно.
В одной из ямок лежало перо. Селевин поднял его. Оно было совершенно черного цвета. Только самец тетерева мог бы иметь такое перо. Но до тетеревиных мест было не меньше тысячи километров.
Быстро стемнело. Пришлось повернуть на огонь костра, к лагерю.
Вдруг из-под самых ног Селевина выскочила крупная птица. Вытянув шею, она мгновенно пробежала через небольшую прогалину и исчезла в кустах, как камень, брошенный в воду.
Селевин не успел выстрелить, но хорошо заметил, что это не фазан и не тетерев, а какая-то новая, еще неизвестная ему птица. Низко наклонившись, зоолог долго рассматривал след, оставленный на песке. Он походил на «фазаний».
За ужином у костра Селевин долго расспрашивал проводников. Но они не встречали каких-либо крупных птиц в этих местах.
Давно уже хотелось спать, а Селевин все доказывал, что фазан не может пролететь сюда над пустыней за двести километров от реки Чу, хотя ему никто не возражал.
— Птица, которую я видел, совсем не похожа на фазана. Вот что интересно, — горячился ученый.
— Ну, это вам в темноте показалось. Встаньте пораньше и поищите еще… А сейчас давайте спать, — предложил начальник энтомологического отряда.
Селевин долго еще сидел над картой, освещая ее карманным электрическим фонариком. Костер давно погас и черная ночь обступила лагерь со всех сторон. На небе высыпали яркие, синеватые июньские звезды. Где-то далеко за барханами тявкнула лисица. В кустах яростно трещали цикады и кузнечики. Журчание родника, казалось, стало громче. Совсем близко от палаток, кто-то, сопя и тяжело шлепая, прошел по воде.
— Барсук, — подумал Селевин, взглянул на часы и стал укладываться спать. Но он долго еще не мог
