Его суровое выражение сменилось удивлением.
Она и сама была удивлена. Валентина Ричмонд никогда не поделилась бы этим ни с одной живой душой. Эти строки могли найти путь в бульварную прессу и превратить ее в посмешище. Но Клер Джонс не приходилось заботиться о таких вещах. Глубоко вздохнув, она объявила:
— Я назвала это «Тоска».
— А, — сказал он. — Стихи о любви.
Ее лицо осветилось шаловливой ухмылкой.
— Как вы догадались?
Она сделала паузу, и Тайс кивнул, чтобы поддержать ее. Она продолжила:
Ее голос возвысился, и она поняла, что декламирует с чувством, подчеркивая ритм взмахом кулачка.
Она сделала паузу, все еще держа кулак в воздухе, и, встретившись с Уокером взглядом, с улыбкой закончила:
Повисла тишина. Она опустила руку.
Ее зрительный зал, в котором был только один мужчина, не взорвался овацией. Не издал ни звука. Уокер смотрел на дорогу, поигрывая желваками на лице. Наконец он изогнул бровь.
— За это вам дали премию?
— Нет, этот шедевр я берегу для следующей книги.
Тут он рассмеялся, и его отрывистый, удивленный смех перевернул ее сердце.
— Хотите услышать еще раз? — поддразнила она.
— Нет, одного раза вполне достаточно. Каждое слово навеки впечатано в мою память.
— Хорошо. Тогда вы сможете прочитать его вместе со мной.
— Как-нибудь в другой раз. Давайте лучше послушаем рок-н-ролл. По-настоящему громко. При открытых окнах.
Почувствовав себя невероятно счастливой, она включила радио и опустила стекла.
— Я знаю, это дурные стихи, Уокер, — крикнула она, перекрывая рев ветра. — Но я хочу быть дурной. Я была хорошей страшно долго. Чертовски долго, — поправилась она с самодовольной улыбкой.
Он немного поколебался, но затем спросил:
— Что для вас значит «быть дурной»?
— Непослушной, озорной. Вести себя как попало.
От такого признания Тайс почувствовал себя неловко. Она упивалась свободой. Раскинув руки, как бы в полете, Валентина вдохновенно продолжила:
— Я буду наверстывать упущенное.
Он не ответил.
— Я могу пойти ночью в бар и танцевать как сумасшедшая. И напиться, если захочу. Кто знает? Может быть, я кого-нибудь встречу. Я могу даже… начать курить.
— Курить?!
— Да! О да! — решила она, сжав руки. — Это будет замечательно! Остановитесь у следующего магазинчика, Уокер. Мне нужна пачка сигарет.
— Абсолютно не нужна.
— Простите?
— От этой привычки трудно избавиться. Не начинайте.
— Я не хочу ранить ваши чувства, но это действительно совсем не ваше дело, если я…
— Я должен защищать вас, правильно?
— Ну, я полагаю.
— Курение может убить вас так же, как и психопат из ружья. Вы не будете делать этого, пока находитесь под моим присмотром. Кроме того, у меня в машине не курят.
— Но я…
— Мне кажется, нас догоняют.
Его внимание было приковано к зеркалу заднего вида, а выражение лица внезапно стало мрачным, страшно мрачным.
— Догоняют?
Она нахмурилась.
— Вон тот синий фургон. Я увидел его, когда мы отъехали от «Городка выгодных покупок», он и теперь позади нас.
Клер повернулась на сиденье и увидела фургон. Ее сердце остановилось. Она думала, что оторвалась от репортеров в аэропорту.
— Держитесь крепче, — приказал Уокер.
Как только они поравнялись со съездом с дороги, он резко повернул руль, пересек две полосы между гудящими машинами и переехал бетонный бордюр.
С ужасным визгом шин и громко сигналя, синий фургон вывернул в том же самом месте, продолжая их преследовать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Он толкнул ее на сиденье, затем вцепился в руль двумя руками и круто повернул. Машина прыгала и кренилась, Клер слетела с сиденья, солнечные очки упали на пол. Она ухватилась за Уокера, пытаясь подтянуться вверх. Погоня!
От страха сердце Клер стучало как молот, мысли беспорядочно метались. Папарацци? Секретные службы? Маньяк? Нападут на нее с камерами, с ордером на арест или с пулями?
Желая видеть, что происходит, Клер попыталась сесть, но Уокер придержал ее.
— Останьтесь внизу, — грубо приказал он, — до тех пор, пока я не буду уверен, что мы от них оторвались.
— От них? Сколько их там, в фургоне? — прокричала она, утыкаясь в грубую ткань его джинсов.
— По крайней мере двое.
— Тогда это, наверно, не маньяк. Они выглядят как папарацци?
— Не могу сказать.
Гнев пересилил ее страх. Черт бы побрал их всех! Черт бы побрал их, кем бы они ни были! У нее есть права на частную жизнь, на свободу. Мужчины погибали на полях сражений за эти права.
Уокер отпустил педаль газа, сделал несколько поворотов и наконец остановился.
Клер сообразила, что сидит на полу, уткнувшись в его колени. Слава богу, он не мог видеть ее лица. Ее солнечные очки свалились. Он мог узнать ее… Если он догадается, кто она в действительности, ей придется бежать, а это нелегко. Пресса обещала много денег за любую информацию о ней. Уокер мог продать ее одним коротким звонком.
— С вами все в порядке? — спросил он хриплым голосом.
— Все хорошо. — Подхватив очки с пола, она села и повернулась к нему только тогда, когда огромные очки в черепаховой оправе были водружены на место. Она обнаружила, что Уокер изучал ее исподтишка, но по его мрачному, нахмуренному лицу ничего нельзя было прочитать.
— Как они могли найти меня? — спросила она дрожащим голосом. — От аэропорта нас не преследовали никакие машины.
