настоящую войну не ввязаться, господи помилуй? Если бы его изувечили в сражении с боевиками «Аль- Каеды», было бы не так обидно.
Ван потрогал языком гладкую петлю загнанной в череп стальной проволоки. Ему никогда не придется воевать с «Аль-Каедой» он знал это твердо. Информационная безопасность – это вопрос политики. Информационная война ведется тихими образованными людьми из-за конторских столов. Бен Ладен не шляется но сети. «Аль-Каеда» – сборище фанатиков из стран третьего мира на старых велосипедах, знающих лишь то, что рассказали им муллы и соседи. Боевиков «Аль-Каеды» вербовали в медресе и рассылали по афганским деревням и пакистанским трущобам. Это были ожесточенные, обезумевшие жертвы культурного шока. Существование их до такой степени пропитано было неистовой яростью и раненой гордыней, что самоубийство становилось для них облегчением. Стать мучеником было настолько лучше, нежели оставаться боевиком, что они хватались за каждый шанс взорвать себя в толпе людей, намного более счастливых. «Мы жаждем смерти больше, чем вы жаждете жизни» – таков был их лозунг.
Террористы не воюют. Смысл существования терроризма в том, чтобы пнуть правительство настолько сильно, по местам настолько нежным и уязвимым, чтобы правительство обезумело от страха и ярости. И вот тогда цивилизация заскрежещет заклинившими шестернями. И сломается. Вернется к племенам и проповедям, в блаженную тьму мира, где не задают вопросов.
Ван глянул на прикованный к кровати чемодан. Вот что серьёзно. Кибервойна должна была разрешить главный вопрос – на что Америка употребит полученные инструменты. И Ван понимал, насколько это важно, потому что для этого ему надо было всего лишь представить, что он проиграл бой. Предположим, что Уимберли вломится сейчас в палату и попытается забрать чемодан. Что, Ван станет валяться с увечной улыбкой в койке и отдаст? Нет. Никогда. Он выдернет катетер из вены, вскочит и снова затеет драку.
В конце концов, он победил. Может быть, никто не узнает, как, зачем и какая тому была причина – ну и что? Мир полон унизительных, потаенных сражений. А Ван победил на глазах у свидетелей, привычных к тайным битвам. Эрзац-побед не бывает. Пускай он лежит избитый и одуревший в больнице, зато где-то обнаглевшего агента волокут в логово, потому что из него вышиб дух профессор компьютерных наук. Сообщение понято. Поехали.
Ван потер рукой засыпанные песком глаза, и, накренившись, соскользнул в невнятную дрему.
Когда он проснулся, анестезия перестала действовать. Надтреснутый череп полыхал, точно пожар в угольном разрезе. Клочья плоти, когда-то резиноватые и холодные, весело горели.
Молодого хирурга с ночной смены, который собрал по кусочкам лицо Вана, звали доктор Мукерджи. У него были сияющие глаза, тонкие руки и улыбка, полная искренней врачебной доброжелательности.
Отложив блокнот на прозрачном пюпитре, Мукерджи ощупал рукой в белой перчатке челюсти и десны больного.
– Признаков заражения нет, – сообщил он, внимательно вглядываясь в мучительно ноющую кашу. – У такого здорового мужчины лицевые кости срастутся быстро. – Он убрал облитые резиной пальцы у Вана изо рта и потрепал страдальца по левому, нетронутому плечу. – Военный, да? Несчастный случай на тренировке?
Ван хмыкнул. Отекшие десны полыхали болью. Доктор Мукерджи понимающе кивнул.
– Демерол. – Он сделал пометку в блокноте хромово блестящей шариковой ручкой. – Давление у вас слишком высокое для такого молодого человека. Порыбачьте. Возьмите отпуск. Расслабьтесь.
Ван повел плечами, намекая, что хотел бы ими пожать. Спина и живот болели от пинков и ударов. Но расползавшиеся по телу синяки в сравнении с переломом черепа не смотрелись.
– Сегодня мы вас выпишем. Переломы чистые, канальцы не пострадали. Костный цемент заместится новой костью. Скрепы вынуть через месяц. Это амбулаторная процедура.
Ван осознал, что новость ему сообщают изумительную. Перелом костей черепа – а его на следующий день выписывают из больницы. Благодарить ли за это медицину?
– Надо будет сделать томографию, – предупредил доктор Мукерджи. – Что случилось с корнями зубов, не могу сказать. Я челюстно-лицевой хирург, а не ортодонт.
– М-м-мф!
– К ортодонту вам обязательно надо обратиться, мистер Вандевеер. К старости вам, возможно, часто придется обращаться к ортодонту. – Доктор Мукерджи осторожно перевернул листок в блокноте. – Не будь вы американцем… или живи тридцать лет тому назад, что то же самое… вчера вечером вы бы остались калекой на всю жизнь. Да, изувечены. Очень неудачно. Но не в наши дни. Нет. Сейчас мы можем полностью восстановить вашу прежнюю внешность. Наши дантисты просто творят чудеса. Хотя губа… да, губа меня тревожит.
Швы на рассаженной верхней губе казались Вану частью чужого тела. Они принадлежали некоему далекому, неведомому, легендарному созданию. Возможно, мишленовскому человечку.
– Будете шепелявить, – предупредил доктор. – Некоторое время. Возможно, долгое время.
Ван молча кивнул.
– И шрамы останутся. Пластическая хирургия показана. Или можете отрастить бороду. Борода вам пойдет, полагаю.
Фанни принесла ему цветы.
– Никто не знает, что с тобой случилось, – заверила она его. – Ну то есть Майк Хикок знает. И я знаю. И те двое громил из твоей квартиры – вот же они, должно быть, удивились, когда ты ему рыло начистил! – Глаза Фанни сияли искренней секретарской гордостью. – Это было потрясающе. Bay! А я всем сказала, что ты упал с лестницы. Сойдет?
Ван пробежался по клавиатуре и показал Фанни экран лэптопа: «ДОЛЖНО ХВАТИТЬ».
– Выглядишь лучше, чем я ожидала. Но больно было, должно быть, ужасно!
Ван развел руками. Боль от исцеления отличалась от ошеломляющей, пришпорившей сердце боли от ран. Боль отнимала разум и заменяла его чувством. И приводила в дикое, снедающее нетерпение.
– Я тебе принесла отличную книгу. Знаю, в больнице так скучно бывает.
