выстроил бутылки с шампанским, виски и минеральной водой. Оглядел свою работу, снова подвигал туда- сюда предметы сервировки и наконец решился спросить:
— Как?
— Прекрасно! Теперь можешь спокойно идти домой. Пойми мою тревогу: если ты задержишься, то, чего доброго, нанесешь натюрморту непоправимый ущерб. А так он будет звать меня к нормальной жизни. Кстати, о вкусе пищи ты тоже будешь рассказывать?
— Мисс, вы сводите меня с ума. Вы или ваша болезнь или вы с вашей болезнью совершенно изменили меня. Я даже не предполагал, сколько во мне терпения! Элен, ты и вправду действуешь на меня благотворно. Я чувствую, что становлюсь все лучше и лучше.
— Только не переусердствуй. По-моему, и стартовое положение было не таким уж плохим.
— Элен, а мы с тобой умеем говорить серьезно? Или еще предстоит учиться? Учти, я все равно неблагородно воспользуюсь тем, что ты не в состоянии удрать, и навяжу тебе разговор.
— Угроза? Спасибо, что предупредил. Ничто столь успешно не мобилизует мои силы, как угроза серьезной беседы. Знаешь, интуиция мне подсказывает, что на столе есть паштет…
— С шампиньонами, — поспешил уточнить Филипп.
— Пожалуй, мне хочется именно паштета с шампиньонами.
— Выпьешь что-нибудь? — спросил он, уже открыв для себя виски.
— Пожалуй, пару глотков шампанского, но не сейчас, а когда вернется Клара. Однако с удовольствием посмотрю, как ты выпьешь. На этот раз можешь не рассказывать о своих ощущениях, — я и так знаю, насколько противен вкус виски.
— По-моему, ты желаешь мне приятного аппетита? — высказал догадку Филипп. — Тост позволишь?
— Давай я буду тосты говорить, а ты выпивать. А то все навалилось на одного тебя, бедного.
— Предложение принимается, но только после моего вступительного слова. Я хочу выпить, Элен, за тебя…
Она с шутливой благосклонностью приняла его слова, но Джексон не дал ей вмешаться, намереваясь, видимо, внести ноту серьезности в их беседу.
— Да, я хочу выпить за тебя, за человека, неожиданно ворвавшегося в мою жизнь, за женщину, которая удивительно…
Элен заявила о своем участии в разговоре резко, со значением поднятой бровью, давая понять, что удивлять — ее призвание. Джексон снова отклонил ее уловку придать его словам шутливый смысл.
— Я понял, что ты занимаешь мои мысли еще со встречи на автобусной остановке. После нашей глупой размолвки в моем отеле, когда вдруг осознал, что теряю тебя, я места себе не находил. Но твое падение буквально повергло меня в ужас… Вот когда я окончательно убедился, как много ты для меня значишь.
Элен смотрела на него во все глаза. Она в последнее время только и ждала таких слов, и все же не ожидала их… То, прежнее состояние было попыткой поверить в собственную взбалмошную фантазию. И вдруг такое… Нет, Бог свидетель, этого она не ожидала.
— Филипп, умоляю, меньше пафоса, а то ведь я могу принять твои слова за шутку и, чего доброго, все испорчу. В тебе, полагаю, сейчас говорит сострадание, естественная реакция человека в данных обстоятельствах. Ты чуткий, хороший, но, прошу тебя, соизмеряй слова со своими истинными чувствами.
Джексон озадаченно молчал, вертя в руках стаканчик с виски.
— Тебе неприятны мои слова?
— Да, — мягко произнесла Элен и тут же вскинула в тревоге ресницы. — Ой, снова вру! Ведь дала себе зарок, что не скажу ни слова неправды, и тут же солгала…
Такая странная формулировка, кажется, удовлетворила и даже развеселила Филиппа. Он поднял бокал и с видимым удовольствием констатировал:
— Что сказано, то сказано. Обрываю себя на середине набора высоты, однако ни одного слова назад брать не намерен.
Барбара, милая, свершилось! Напрямую Филипп еще не сказал, что любит, но достаточно прозрачно намекнул на нежность своих чувств. Для первого раза хватит и такого объяснения.
— Мистер Джексон, вы способны не забыть того, что собирались сказать мне? Ссылки на ранний склероз приниматься не будут.
— И не рассчитывай, не забуду! — С этими словами Филипп залихватским жестом выплеснул содержимое стаканчика в рот.
— Филипп, очисти мне, пожалуйста, яблоко. А пока я буду задавать тебе вопросы, можно? — Элен желала лишь одного: отдохнуть от пережитого, потянуть время, собраться с мыслями.
Джексон утвердительно кивнул, взял яблоко, но глаз с собеседницы не спускал. Вел себя так, будто ждал с ее стороны очередного подвоха.
— Почему ты не любишь богатых? Может быть, они не очень-то и виноваты в том, что обременены деньгами?
— Что за глупость? Откуда ты это взяла?
— Да все твое окружение знает: босс не любит телевизор, в чем, замечу в скобках, я с ним солидарна, и богатых.
— Боже мой, какой противный босс! А все остальное в нем его окружение устраивает?
— Но тебе придется на будущее учесть следующее: я имею несчастье быть довольно обеспеченной. Учти, не по собственной вине. Предки нагрешили.
Красавец мужчина делал руками какие-то протестующие жесты, но Элен, пользуясь правом силы, дарованной слабостью, пресекла возможные возражения:
— У меня масса других недостатков, но, заметь, своих собственных. И я недоумеваю, как могло случиться, что я хоть в какой-то мере могла заинтересовать тебя? Ты большой, умный. Ты настоящий. Как вообще твой взгляд мог выделить меня из сонма твоих воздыхательниц? Кто я? Недоучка, легкомысленная девчонка, дуреха, которая сейчас жестоко расплачивается за желание пустить тебе пыль в глаза.
— Так это ты из-за меня с горы свалилась? — с выражением крайнего интереса воззрился на нее Филипп, который тоже, видимо, чувствовал себя не совсем в своей тарелке.
— Нет, — запротестовала Элен. — Именно из-за тебя-то я и не хотела свалиться. Так уж вышло. Впрочем, еще немного, и я, пожалуй, соглашусь на твою версию.
— Послушай, Элен, я не могу все время ходить с бровями, поднятыми от удивления. Это утомительно не только для лица. Скажу тебе совершенно серьезно: из всего того хорошего, что мне пришлось сейчас услышать, я выделю одну бесспорную деталь, лишенную какой бы то ни было качественной оценки: ты сказала про меня «большой». Да, я уже сложившийся, вполне взрослый человек. Я гораздо старше тебя, и; пожалуй, это одна из двух трудностей, которые меня смущают.
— Мне бы хотелось узнать вторую… — Элен обмерла в предчувствии нехорошей новости.
Если бы она не лежала сейчас прикованной к постели, то именно в эту минуту подошла бы к нему и доверчиво подняла свое лицо в предвосхищении поцелуя. Господи, да она согласна всю себя отдать в его власть, а потом будь что будет!
Джексон снова плеснул себе виски, добавил содовой и какое-то время с преувеличенным вниманием изучал содержимое пластикового стаканчика. Потом бесстрастным голосом сказал:
— Мне в принципе нравится сама постановка вопроса, в ней угадывается заинтересованность собеседницы в том, что составляет предмет моих раздумий… Подобный разговор я веду в своей жизни впервые, так что прости уж некоторую нескладность формулировок. Не раз спасавший меня юмор дает явные осечки. Понимаешь, Элен, я не свободен.
Гримаса боли, пробежавшая по лицу Элен, остановила речь Филиппа. Он метнулся к кровати, шагая прямо по импровизированному столу. Упала бутылка шампанского, покатились в разные стороны яблоки…
— Что случилось? Тебе больно? Чем я могу помочь?
— Пожалуй, ты прав, мне больно, — кисло улыбнулась Элен. — Ты, кажется, планировал маленький праздник, а получился большой. Ситуация вышла из-под контроля организатора. Ликующие массы
