сутенёр с предложением купить «французские дирижабли», наилучшее предохранительное средство от французской же язвы.
Мэллори отдал ему деньги и закинул покупку в саквояж.
Повернув налево, он окунулся в пыхтящий грохот и суету Пэлл-Мэлл; здесь вдоль широкой асфальтированной мостовой тянулись кованые решётки закрытых клубов, их мраморные фасады стояли в глубине, подальше от уличной бестолковщины. За Пэлл-Мэлл в дальнем конце площади Ватерлоо высилась колонна герцога Йоркского. Старый добрый герцог Йоркский, у которого было десять тысяч солдат[60], превратился теперь в почерневшую от копоти статую; рядом со стальными шпилями штаб-квартиры Королевского общества его колонна казалась жалким столбиком.
Теперь Мэллори ориентировался. Он поднялся на пешеходный мост, пересекавший Пэлл-Мэлл; внизу рабочие с платками на головах долбили перекрёсток стальной лапой экскаватора. Присмотревшись, он сообразил, что они готовят площадку под новый монумент, не иначе как в честь крымской победы. Мэллори спустился и зашагал по Риджент-стрит к Серкусу, где толпа нескончаемо извергалась из прокопчённых мраморных вестибюлей подземки. Тут он отдался на волю стремительному людскому потоку.
И чуть не задохнулся от оглушительной вони; на какое-то мгновение Мэллори показалось, что адские миазмы исходят от самой толпы, от её одежды и башмаков. Но нет, эта вонь обладала невероятной, нечеловеческой интенсивностью, в ней ощущалась яростная химия раскалённой золы и человеческих выделений, просачивающихся сквозь многометровую толщу земли; было ясно, что отравленный воздух выдавливается из душного чрева города мчащимися во мраке туннелей поездами. Толпа тащила Мэллори по Джермин-стрит; несколько секунд – и ноздри ему прочистил головокружительный запах сотен сортов сыра, исходивший из знаменитого магазина «Пакстон и Уитфилд». Подойдя к Дюк-стрит, он задержался возле кованых фонарей «Кавендиш-Отеля», запер саквояж на ключ и перешёл на другую сторону улицы, где высился Музей практической геологии, цель его путешествия.
Мощное, похожее на крепость здание чем-то напоминало духовный облик своего куратора. Поднявшись по ступеням в желанную каменную прохладу, Мэллори раскрыл переплетённую в кожу книгу посетителей, широко, с росчерком расписался и прошёл в огромный центральный зал, вдоль стен которого сверкали застеклённые, из красного дерева стенды. Дневной свет попадал сюда сверху; вот уж кому не грозит безработица, подумал Мэллори, заметив под огромным прозрачным куполом люльку стекломоя. Справится с последним стеклом – будет самое время мыть первое.
На первом этаже Музея были выставлены позвоночные, а также подходящие к случаю чудеса из области стратиграфической геологии. Выше, на обнесённой перилами галерее, располагались стенды поменьше – с беспозвоночными. Сегодня посетители радовали глаз своей многочисленностью; просто удивительно, сколько пришло сюда женщин и детей, в том числе большая группа грубоватых, не очень опрятных мальчишек в форме, скорее всего дети рабочих, обучающиеся в какой-нибудь из государственных школ. Они изучали стенды серьёзно и внимательно, поминутно обращаясь с вопросами к одетым в красные куртки смотрителям.
Мэллори открыл высокую, безо всякой таблички дверь и оказался в коридоре, по обеим сторонам которого шли двери кладовых. Кабинет куратора располагался в самом конце коридора; из-за закрытой двери доносился громкий, хорошо поставленный голос, голос человека, привыкшего к тому, что каждое его слово выслушивается с благоговейным вниманием. Мэллори постучал и с улыбкой прислушался: невидимый глазу оратор завершал особо цветистый период.
– Войдите, – прогремел могучий голос.
Увидев Мэллори, Томас Генри Гексли поднялся из-за стола и протянул руку. Куратор диктовал что-то своему секретарю, желторотому очкарику с внешностью честолюбивого старшекурсника.
– Пока всё, Харрис, – сказал Гексли. – Пришлите, пожалуйста, мистера Рикса с его рисунками бронтозавруса.
Секретарь поместил свои записи в кожаную папку, отвесил Мэллори почтительный поклон и удалился.
– Как жизнь, Нед? – На Мэллори смотрели близко посаженные, почти нечеловечески наблюдательные глаза, сумевшие в своё время заметить в корне человеческого волоса «слой Гексли». – Ты неплохо выглядишь. Можно сказать, великолепно.
– Да вот, повезло тут однажды, – туманно объяснил Мэллори.
К немалому его удивлению, из-за захламлённого стола Гексли появился маленький светловолосый мальчик, одетый в аккуратную матроску и короткие штаны.
– А
– Подрастающее поколение. – Гексли нагнулся и взял ребёнка на руки. – Ноэль[61] пришёл сегодня помогать отцу. Скажи доктору Мэллори здрасьте, сынок.
– Здвавствуйте, мистер Меллови, – пропищал мальчик.
–
Глаза Ноэля испуганно округлились.
– Вы
– Ну как же это так, мастер Ноэль? – расплылся в улыбке Мэллори. – При нашем последнем свидании вы ещё едва ходили, а теперь я вижу настоящего маленького джентльмена. – Он знал, что Гексли обожает ребёнка. – А как поживает ваш маленький братик?
– Теперь у него есть ещё и сестра, – объявил Гексли, опуская ребёнка на пол, – появившаяся на свет, пока ты отсутствовал.
– Вот же вам всем радость, мастер Ноэль!
Мальчик неуверенно улыбнулся, а затем запрыгнул в отцовское кресло. Мэллори поставил саквояж на низенький книжный шкаф, хранивший переплетённое в сафьян собрание трудов Кювье[62], и начал открывать замки.
– А у меня, Томас, есть для тебя подарочек, от шайенов. – Он затолкнул пакетик с «дирижаблями» под «Вестминстерское ревю», вынул маленький, перевязанный бечёвкой свёрток и передал его Гексли.
– Надеюсь, это не какая-нибудь этнографическая безделушка, – заметил Гексли, аккуратно перерезая бечёвку. – Терпеть не могу все эти бусы-перья.
Свёрток содержал шесть коричневых сморщенных облаток размером с полукроновую монету.
– С любовью и почтением от главного их шамана.
– Эти шаманы, они ведь очень похожи на наших англиканских епископов, или нет? – Гексли посмотрел один из кожистых предметов на свет. – Высушенная растительная субстанция. Кактус?
– Думаю, да.
– Джозеф Хукер[63] из Кью нам сказал бы точно.
– Американский колдун довольно точно уловил цель нашей экспедиции. Он решил, что мы намерены вернуть мёртвое чудовище к жизни. Так вот, Томас, эти облатки дадут тебе силы путешествовать далеко- далеко, ты найдёшь душу этого существа и приволочёшь её назад.
– И что же мне с ними делать? Нанизать на шнурок, как чётки?
– Нет, Томас, съесть. Ты их съедаешь, а потом начинаешь петь, бить в бубны и кружиться, как дервиш, пока не свалишься. Насколько я понимаю, такова стандартная методика, – с серьёзнейшим видом объяснил Мэллори.
– Некоторые растительные яды способны вызывать видения, – заметил Гексли, убирая облатки в ящик стола. – Спасибо, Нед. Я позабочусь, чтобы они были должным образом каталогизированы. Боюсь, нашего мистера Рикса совсем одолели заботы. Обычно он более расторопен.
– Сегодня у вас там много народа, – заметил Мэллори.
Сынишка Гексли достал из кармана конфету и принялся с хирургической аккуратностью её разворачивать.
– Да, – кивнул Гексли. – Британские музеи – наши твердыни интеллекта, как красноречиво выразился некий парламентарий с присущим этой породе красноречием. Но при всём при том бессмысленно отрицать, что образование, массовое образование – главнейшая из наших задач. Хотя бывают дни, когда мне очень хочется бросить всё это к чёрту и уйти в экспедицию – ну чем я, спрашивается, хуже тебя?
– Ты нужен здесь, Томас.
