– Ладно, верю. Это так – теория. Я тебя слишком хорошо знаю, Дональд Морли, ты патриот своей страны.
– Надеюсь, что ты тоже, – ответил Морли.
– Как! – воскликнула в ужасе Нина. – Ты мне не веришь?
– Шучу, актриса.
Солнце стало подниматься над удивительно спокойным океаном. Вода начала искриться, в воздухе послышались крики чаек. На судне царила тишина. Наконец где-то вдалеке послышался звук приближающегося катера. Начинался новый акт этой неизвестно кем написанной пьесы.
– Земля близко, – услышав чаек, сказал Морли.
– Землей это трудно назвать, я мельком успела за эти дни глянуть на карты. Острова Тристан-да-Кунья остались южнее, остров Святой Елены гораздо севернее. Здесь что-то вроде языка материкового шельфа протянулось в сторону подводного Южно-Атлантического хребта. Глубины доходят порой всего до двухсот метров.
– Какая-нибудь банка?
– Что-то вроде группы скал, торчащих из воды.
– Значит, на морских картах все-таки обозначены.
– Обозначены. Здесь же сплошные караванные пути.
Неожиданно заработали двигатели сухогруза. Судно медленно развернулось и двинулось малым ходом. В иллюминатор стали видны нагромождения невысоких скал, над которыми вились птицы. Судно двигалось в сторону небольшого прохода. Судя по всему, эти места пиратам были хорошо знакомы. В коридоре раздался топот и послышались голоса. Кто-то повернул снаружи ключ, и дверь в медпункт отворилась. В проеме появился худощавый малаец или индонезиец в цветастой рубашке навыпуск, коротких штанах и высоких светло-желтых армейских ботинках. Пират осмотрелся в медпункте и ткнул короткоствольным автоматом в сторону Нины.
– Ты врач? Выходи, пойдешь со мной, – произнес он на относительно правильном английском.
Морли дернулся было на стуле, но остался сидеть на месте, поняв, что сопротивляться сейчас бесполезно. Нина отнеслась к приказу очень спокойно.
– Наконец-то начались какие-то действия, – проворчала она и слезла со своей кушетки.
Морли с иронией отметил про себя, что Нина мгновенно «нацепила» маску чудаковатой нескладной глупышки, на которую он сам три года назад купился в Мексике. Что ж, в некоторых ситуациях это очень удобно – никто не воспринимает тебя всерьез.
Нина специально не стала задавать вопросов о необходимости каких-либо медицинских средств. Если ее ведут оказывать помощь раненому, то после осмотра можно вернуться и взять все необходимое. Это даст возможность потянуть время и осмотреться на судне. Если ее ведут на допрос как потенциального агента спецслужб, то и спрашивать нечего. Пройдя мимо пирата, Нина оказалась в коридоре. Там топтались еще двое, вооруженных автоматами. В каютах было тихо. Под конвоем Нину провели в соседний коридор и остановили перед каютой старпома. Еще один охранник отпер дверь и открыл ее перед Ниной.
Казаков лежал на своей кровати лицом вниз. Скорее всего так, как его и бросили. Видно было, что постель под ним в крови. Ну что же, врачу Нине Боллард понятно, что старпома крепко избили, а разведчику Нине Боллард понятно, что из него выбивали. Это еще не говорило о том, что старпом – агент преступной группы, переправлявшей на судне оружие, но наводило на размышления.
Нина подошла к моряку и с усилием перевернула его на спину. Старпом застонал, веки его дрогнули, но глаз он не открыл. Рубашка на нем была изодрана, лицо все в кровоподтеках, на руках ссадины. Да, досталось Казакову, молотили его, видать, ногами. Могли быть сломаны ребра, повреждены внутренние органы, но Нине показалось, что старпом симулирует беспамятство. Она приподняла его веко. Казаков явно не знал, как ведет себя глазное яблоко человека, находящегося в бессознательном состоянии. Нина усмехнулась и повернулась к охранникам.
– Мне нужны медикаменты из медпункта. Вы же, наверное, хотите, чтобы я оказала помощь этому человеку?
– Да, – кивнул один из пиратов, – пойдем, возьмешь, что тебе нужно.
Вернувшись в медпункт, Нина посмотрела на Морли и чуть заметно отрицательно качнула головой. Дональд понял ее и не стал задавать вопросов. Он лег на кушетку и повернулся лицом к стене. Нина собирала в медицинскую сумку медикаменты и думала о том, как ей попытаться задать вопросы старпому и не выдать себя. Всякие вздохи на тему: «За что они вас так, паразиты» ничего не дадут. Вопросы же типа: «Чего они от вас хотели» или «Чего они здесь ищут» вызовут ответные вопросы, даже если и молчаливые: «А с чего вы взяли, что они чего-то здесь ищут». Это уже будет как в той книжке про болгарского разведчика Эмиля Боева, которую Нина любила в детстве: «На кого ты работаешь, милая?» «Ладно, – решила Нина, – придется вздыхать со словами «за что они вас так». Ведь что-то же я должна говорить».
Вернувшись в каюту старпома, Нина застала Казакова в том же положении, в каком и оставила. Послушав пульс и сердце, Нина измерила давление. Кажется, ничего страшного. Достав нашатырь, она намочила ватку и поводила под носом у старпома. Казаков поморщился и попытался отстранить голову.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Нина по-английски, чтобы стоящие рядом пираты не подумали, что она секретничает с раненым.
– Так же как и выгляжу, наверное, – ответил Казаков. Ответил он тоже по-английски, сообразил.
– Попробуйте глубоко вздохнуть всей грудью, Михаил Сергеевич, – попросила Нина. Старпом осторожно набрал полную грудь воздуха, задержал, прислушиваясь к ощущениям, и выдохнул.
– Кажется, внутри все цело, – ответил он.
– За что они вас так? – забросила удочку Нина чуть дрожащим голосом, обрабатывая раны на лице старпома.
Казаков ответил не сразу, и это Нине не понравилось. Мог бы ответить, что не знает, или придумать, пока она ходила за медикаментами, ведь в сознании был. Он не профессионал, не привык мгновенно реагировать на каверзные вопросы, просчитывать последствия своих слов. Значит, прямо сказать не может, значит, есть причина, которую он хочет скрыть. «Не повезло тебе, мил-человек», – подумала Нина. Ей нравилось говорить так, как говорили на родине в деревнях: «милок», «мил-человек». Было в этом обращении что-то сни-сходительно-покровительственное и в то же время уважительное, не унижающее человека. «Я, мол, не знаю, как вы тут живете, чем занимаетесь. За белых вы аль за красных, но ты, мил- человек, дай мне водицы испить, и я пойду дальше своей дорогой». Или «Куда путь держишь, милок? Присядь отдохни, водицы испей». Честно говоря, Нина немного тосковала по русскому языку, не хватало ей общения. С мамой она виделась от силы один-два раза в год, а в России за последние пять лет была только три раза.
Понимая, что Казаков связался с экстремистами, Нина не осуждала его в душе, хотя он и был ей близок как русский. За годы жизни за границей она привыкла к мысли, что люди должны и имеют право зарабатывать на жизнь лю-быми доступными способами, а грань законности или незаконности, этичности или неэтичности способа порой очень тонка. Кто он, этот Михаил Сергеевич Казаков? Большую часть жизни проплавал на иностранных судах. Капитанский патент ему скорее всего не светит из-за неприятностей по службе, в которых он, может быть, и не особенно виноват. Значит, так и ходить до старости в старпомах, а хочется большего, хочется старость обеспечить. Да и амбиции, возможно, не дают покоя. Вернуться на родину, так там капитаном его тоже не поставят. Зарплата по сравнению со здешней будет до слез мала. Да и отвык он от российского образа жизни и быта. Трудно ему будет теперь в России жить. Вот и решил рискнуть моряк переступить эту зыбкую грань. Может, и не в первый раз, только раньше все обходилось. А теперь не обошлось…
– Хотел сбежать, да не получилось, – наконец отозвался старпом.
«Ага, – подумала Нина, – сбежать. Вплавь до материка? Или на весельной шлюпке? Да и пиратам эти гипотетические попытки убежать как-то проблемы не делают. Захотел человек, прыгнул за борт. Ну пулю ему в голову, и все. Чего за ним бегать, ловить его, из воды вытаскивать, метелить потом ногами на палубе? Нет, этот вариант «не катит».
Нина молча обрабатывала лицо и руки старпома, добавив немного приличествующей случаю влаги в глаза и периодически хлюпая носом. Казаков тоже молчал, только морщился. Все ясно со старпомом, не все
