как говорится, не судят. Ну, вставят очередной пистон… Подумаешь. За полторы сотни спасенных подводников я такую экзекуцию выдержу. Вон как ребятки резвятся. – Морской Волк еще раз глянул в перископ на бегающую по палубе команду американской субмарины. – Для них – чудо, а для нас – час работы. Ладно, здесь все понятно. Это что? – Командир ткнул пальцем в далекую точку, которая следовала курсом к потерпевшей крушение лодке.
– Наш старый знакомый – корвет, – ответил Пивоваров, глядя на монитор. – Дует на всех порах спасать своих.
– Ну вот и ладушки, – удовлетворенно кивнул Морской Волк, – стало быть, нам здесь делать больше нечего. Собираем манатки и дуем поближе к охотнику за китами. Сдается мне, все ниточки к нему сходятся…
Глава 28
– Знаете, Владимир Феоктистович, у евреев есть такое неписаное правило: если нужно что-то сделать, совершить страшный грех во имя спасения своей жизни – то это не считается проступком. А, можно сказать, даже наоборот, – негромко, но с чувством обиды произнес Жора, лежа на брезентовом полу ледяного домика. Он уже окончательно пришел в себя и теперь ворчал, справедливо считая себя абсолютно невиновным.
– А вы еврей? – безразлично поинтересовалась Плужникова.
– Нет, – возразил Георгий, – а какая разница? Разве в этом дело? По их правилам, во имя спасения жизни прощается абсолютно все. И как раз с этим положением я согласен. – Портнов снова перешел в наступление, считая его лучшей защитой. – И разглашение государственной тайны, кстати, во имя спасения трех человеческих жизней, у них никогда не считалось бы изменой или еще чем-то таким позорным.
– У евреев, знаешь ли, своя идеология, – ответил Владимир Феоктистович, – у нас – своя. И если ты имеешь в виду тот инцидент с американским вертолетом, когда я не позволил тебе выстрелить из ракетницы, то я и сейчас бы поступил точно так же.
– Вот скажите, Владимир Феоктистович, только честно, – Жора повернулся на бок, спасая спину от холодного пола, – что плохого я хотел сделать? Спасти нашу группу? Что случилось бы, если бы нас подобрали американцы? Мы бы остались жить. А что происходит сейчас? Мы медленно умираем вместе со всеми этими дурацкими секретами. И еще неизвестно, есть ли в наших результатах хоть какая-нибудь польза или секретная информация. А вот то, что мы в ближайшие часы загнемся здесь от голода, – это абсолютно точно.
– Современной наукой доказано, что организм человека в течение недели может обходиться без пищи без каких-либо вредных последствий для себя, – бодро произнесла Людмила, хотя большого оптимизма в ее голосе не было слышно, – а некоторые люди голодали и по двадцать-тридцать суток.
– И что же, совсем ничего не ели? – ехидно поинтересовался техник.
– Совсем ничего, – уверенно подтвердила Плужникова, – только водичку пили. А уж этого добра у нас целая льдина. Знай только растапливай в кружке.
– Чтобы растопить лед, надо иметь огонь, – резонно заметил Георгий, – и люди ваши, голодальщики- экспериментаторы, наверняка лежали дома, под наблюдением родных и друзей, в тепле, а не валялись на льдине голыми спинами.
– Хочу вам, Жора, заметить, что вы тоже находитесь под наблюдением врача, – улыбнулась Людмила.
– Да уж… – мрачно откликнулся техник и сел. Спина у него закоченела окончательно. – Представляете, что с нами будет? Через пару-тройку часов мы себе даже водички не сможем добыть. Наступит общая слабость, кровь по жилам станет бегать медленно… Знаете, наверное, как это бывает у замерзающего человека? Галлюцинации, провалы в памяти, сначала короткие, а потом и продолжительные обмороки. Вы даже сосульку себе в рот засунуть не сможете, не то чтобы встать, выйти из палатки и подать знак спасателям. Любым, пусть даже и американским. Наш дорогой академик позаботился о маскировке: стены изо льда, крышу забросали снегом, так что и с моря, и с воздуха заметить нас крайне затруднительно. И если мы в ближайшие несколько часов каким-то образом не дадим о себе знать или нас чудом не обнаружат сами спасатели, то финал этой экспедиции будет один: наши ослабленные организмы долго сопротивляться голоду и холоду не смогут, и мы все тут просто окочуримся.
Коноваленко глянул на Людмилу, едва заметно кивнул в сторону выхода и сам поднялся вслед за девушкой.
– Вы знаете, Людмила, – с хмурым видом прошептал академик, – самое паршивое в рассуждении Георгия то, что он абсолютно прав. Если мы в ближайшее время не добудем огонь и пищу, то жить нам останется недолго.
– Вы шутите, Владимир Феоктистович? – Людмила ошарашенно глянула на руководителя экспедиции. – Где же мы тут возьмем огонь и еду? – Девушка глянула по сторонам, пытаясь понять, откуда на дрейфующей льдине могут взяться пироги с курятиной и лес для костра. Ледяная глыба изумительно переливалась на солнце золотыми искорками, но ни леса, ни запаха пирогов на ней не было.
– Пойдем на охоту, – решительно заявил академик, доставая из-за поясного ремня молоток, – дичь добывать.
– Знаете, Владимир Феоктистович, я, конечно, впервые в такой экспедиции и на зимовках не была. – Людмила подозрительно глянула на академика и продолжала: – Портнов только что говорил о галлюцинациях и провалах памяти, в учебниках по медицине о таких симптомах я тоже читала, но никак не подозревала, что это может произойти так быстро. – Девушка профессиональным взглядом медика стала разглядывать Коноваленко.
– Какие еще к черту галлюцинации? – Академик перешел на недовольно-зловещий шепот. – Надо же хоть что-то делать? Пищу надо искать.
– Да какую пищу, Владимир Феоктистович? – искренне удивилась доктор. – Где? И чем?
– Здесь, голубушка, здесь, – уверенно ответил академик, обводя свободной рукой пустынное место их вынужденного обитания, – и вот этим. – Коноваленко протянул свою другую руку, в ладони которой был зажат молоток.
– Ну, знаете… – Людмила пожала плечами, не зная, как реагировать на слова своего руководителя. Однако с медицинской точки зрения академик опасения не внушал, и девушка немного успокоилась. В конце концов старый полярник Коноваленко столько повидал за свою жизнь в Арктике, что, возможно, охота с молотком для него дело обычное. – И кого же вы собираетесь добыть? Вернее, замолоткить? Тут ведь, кроме белых медведей, ничего не водится…
– Точно, голубушка, – академик галантно взял девушку под руку и стал увлекать к кромке моря, – именно его, родимого.
– Он же вас сожрет! – испуганно прошептала Людмила, остановившись.
– Ничего подобного, – решительно мотнул головой Коноваленко, – если охотиться на приманку, то успех почти гарантирован. Знаете, как ягненка привязывают к дереву и ждут, когда к нему подойдет голодный волк? А когда хищник уже ничего не видит, кроме сытного завтрака, выскакивают охотники и просто забивают его палками. Вот такой вот метод.
– Но ведь у нас нет ягненка, – глаза девушки удивленно распахнулись, – что у нас будет приманкой?
– Не что, а кто, – поправил Людмилу академик, – а приманкой, разумеется, будете вы, – ученый муж уверенно ткнул молотком в сторону медика.
– Я-а-а-а? – Глаза у Плужниковой выскочили из орбит. – У… у меня не получится, я не сумею, наверное… Там блеять надо? – Людмила вопросительно глянула на Коноваленко.
Академик несколько секунд пристально глядел на девушку, а потом, не выдержав, громко расхохотался:
– Ребенок! Честное слово, наивный ребенок! – он выдавливал слова между приступами смеха. – Как можно быть такой доверчивой? Ну, повеселили вы старика! – Наконец отсмеявшись, академик пришел в себя и уже более спокойно продолжал: – Людочка, никто из вас приманку делать не собирается, – Владимир Феоктистович снова хохотнул, – успокойтесь. Да и с медведем я этой штуковиной, – он снова протянул в сторону доктора молоток, – вряд ли справлюсь. Тем более с голодным. У мишки знаете какой череп? Его и пуля-то не всегда возьмет. Нет, мы будем охотиться на верную добычу.
