ноги, принял боевую стойку. Но тут Шамседдин совершил нечто еще более удивительное. Схватившись обеими руками за поручень под потолком ходовой рубки, ихтиолог повис на нем, как на турнике, и обеими ногами нанес быстрый и точный удар в живот своему сопернику, так что тот вылетел в открытую дверь из ходовой рубки. Шахфур прокатился по палубе, беспомощно пытаясь ухватиться за что-нибудь, и рухнул за борт, взметнув тучи брызг.
Оставшийся один на один с ихтиологом, Исмаил, не менее своего помощника ошарашенный его внезапным обретением силы и невиданной ловкостью, поначалу растерялся. Тем не менее он выхватил из- за пояса длинный боевой нож с острым и прочным лезвием и попытался нанести стремительный, умелый удар, целясь Шамседдину в грудь. Однако тот оказался проворнее, ловко увернулся, нож прочертил своим острием полукруг, по отмашке едва не ранив самого Исмаила. Ошалев от такой фантастической ловкости профессора, Исмаил сильно струсил, не сумел вовремя отреагировать и пропустил скользящий удар по печени. Он охнул, однако не потерял равновесия, снова обернулся и попытался ударить Шамседдина ножом.
Но на этот раз ему повезло еще меньше. Ловко увернувшись от удара, верткий как черт профессор сумел так направить руку своего противника, что нож вонзился в деревянную обшивку стенки.
Тут Исмаил струсил окончательно. Он попятился к выходу. Шамседдин двумя-тремя хлесткими ударами отшвырнул его к борту, где Исмаил, не дожидаясь новой расправы, сам прыгнул в воду.
Тогда Шамседдин кинулся в ходовую рубку. Он спешно завел двигатель, выставил ручку газа на малый ход, схватив нож Исмаила, пробежал на бак, перерезал там носовой швартов. Потом вернулся обратно к штурвалу, вывернул его так, чтобы катер отвалил от причала, перевел ручку газа на максимальный ход.
Катер взревел мотором, испустил облачко черного дыма из выхлопной трубы, взбаламутил воду за кормой, дернулся вперед, порвав тонкий кормовой швартов, так что Шамседдин едва успел вывернуть штурвал, убегая от столкновения с соседним траулером, затем перевел ручку газа на средний ход. Катер проворно пробирался по узкому проходу между судами к выходу из Махачкалинского порта.
Внезапное чувство опасности заставило стоявшего у штурвала Шамседдина стремительно обернуться, а затем резко отпрянуть в сторону. Тяжелый багор с острым стальным наконечником, нацеленный ему в голову, скользнул справа по плечу и по руке. Шамседдин вскрикнул от сильной боли, рука его на мгновение онемела, выступила кровь. Стоявший позади ихтиолога Шахфур, мокрый и весь в мазутных потеках, поднял свое оружие для нового удара. Но увертливый ихтиолог своевременно уклонился в сторону, багор попал в смотровое стекло ходовой рубки, разлетевшееся вдребезги. Штурвал бешено закрутился, катер резко пошел вбок. Ухватившись за поручни над головой, Шамседдин врезал своему противнику обеими ногами в голову с такой силой, что тот покатился по палубе и рухнул в воду.
Шамседдин бросился в ходовую рубку, стал разворачивать катер, описывая на воде огромную дугу, и взял курс точно на то место, где на поверхности моря торчала голова иранца. Тот, поняв опасность, попробовал было нырнуть, но не успел. Катер Шамседдина накрыл Шахфура, пена за кормой окрасилась в розовый цвет, и через некоторое время на этом месте всплыли обрубки человеческого тела, голова, руки, части туловища. Увидев это, Шамседдин удовлетворенно кивнул, сплюнул в воду. Повернувшись вперед, он глянул на приборы навигации. Разгром в ходовой рубке царил страшный, но компас был цел, даже стекло его не треснуло.
Шамседдин взял курс на север, вдоль каспийского берега. Там, на севере, на оконечности длинного и широкого Аграханского полуострова, виднелся из воды песчаный, поросший тростником остров Чечень.
ГЛАВА 27
Армейский «УАЗ», подпрыгивая на ухабах, проворно свернул с асфальтовой дороги, ведущей к станице Новотеречная, на петляющую по зарослям тростника грунтовку, ведущую на строящиеся на берегу Каспийского моря нефтеналивные терминалы.
Вывернув на проложенную от станицы Новотеречная бетонку, сержант, сидевший за рулем машины, спросил североморца:
– Куда, товарищ старший лейтенант? Опять к причалу?
– Нет, – отвечал Полундра. – Покажите мне, где тут строители терминала живут...
– Это которые из Азербайджана? – переспросил сержант. – Да вон их поселок...
Перед ними с обеих сторон дороги двумя ровными рядами стояли небольшие временные жилища приехавших на работу в Дагестан азербайджанских строителей.
Проложенная в песке дорога продолжалась и дальше, за пределы поселка, подбиралась к самым камышовым зарослям на берегу моря. Там, где она кончалась, имелось что-то вроде небольшого песчаного пляжика, посреди которого высился строительный вагончик. Судя по облупившейся краске на его стенах, разбитым оконным стеклам и распахнутой настежь двери, вагончик был необитаем.
Армейский «УАЗ» остановился посередине поселка между квадратными домиками, усталый сержант- водитель заглушил мотор.
– Ну что, вечер уже, – сказал сержант, глянув на часы. – Скоро шесть... По идее, все они должны уже быть дома...
Гастарбайтеры из Азербайджана и в самом деле были дома, сидели по своим вагончикам. Вид армейской машины, стоявшей посреди их поселка, привлек внимание одного из них. Человек этот выглянул сначала в окно, а затем вышел на улицу и остановился на крыльце в молчаливом ожидании, что последует дальше. Вскоре к нему присоединились другие. Постепенно рабочие все до единого собрались у порогов своих временных жилищ, стояли молча и ждали.
Тогда Полундра решился выбраться из машины. Он внимательно разглядывал стоящих вокруг него в напряженном молчании людей, пока не заметил старого, солидного рабочего с седой головой и черными как смоль усами и бровями. Ни слова не говоря, Полундра направился прямо к нему.
– Здравствуйте, – сказал североморец, подходя к старому рабочему. – Как я помню, ваша фамилия Фаизов?
Старый рабочий помолчал немного, спокойно разглядывая стоящего перед ним офицера.
– Возможно... Что дальше?
– Да нет, не «возможно»! – возразил Полундра довольно резко. – Вы писали петицию, вы подписались под ней. Так что нечего теперь стесняться, как девушка, собственной фамилии!
Между рабочих послышался глухой ропот. Старый азербайджанец оглядел североморца сверху вниз со ступенек крыльца, наконец ответил медленно и тихо:
– Да, я Фаизов... Я писал эту петицию вместе со всеми моими товарищами. Петицию эту я отдал вам, надеясь, что вы честный и порядочный офицер и поможете бедным людям. Что еще? Можете теперь тащить меня в кутузку...
– Я могу поговорить с вами в более спокойной обстановке? – спросил Полундра.
– Спокойнее, чем ваши подвалы, вы места не найдете, гражданин начальник! – раздался чей-то глумливый голос сзади. Сергей Павлов сделал вид, что не слышит его.
– А мне нечего скрывать от моих товарищей, – сказал старый рабочий спокойно. – Хочешь говорить со мной, так говори. Давай прямо здесь. Пусть все слушают...
Полундра помолчал, чувствуя себя неуютно под неумолимыми взглядами всей этой массы рабочих. Он понял, что так или иначе начинать говорить все равно придется при всех.
– Вы написали петицию, – начал старлей. Он вытащил из папки лист бумаги, который в свое время подал ему рабочий-азербайджанец, показал ее всем. – Тут подписи многих, и ваша в том числе. Если бы я хотел от вас отделаться, то я бы давно отправил этот документ вашему хорошему знакомому подполковнику Исрафилову. Кстати сказать, инструкции прямо обязывают меня сделать именно это. И если я все-таки сюда к вам приехал, значит, хочу все-таки разобраться в этой истории, чем-то всем помочь...
Полундра замолчал. Старый азербайджанец также не спешил говорить. Он долго смотрел на североморца, качал головой, украшенной пышной шевелюрой. Потом сказал негромко:
– Ладно, старший лейтенант... Проходи ко мне в дом...
Толпа тут же расступилась и пропустила Полундру в небольшой домик вслед за его хозяином.
В тесноватой комнатке, заменявшей в этом домике и кухню, и гостиную, где стояла электрическая плитка, кухонный стол и разнообразная посуда, уже сидели три человека, такие же немолодые рабочие, как и Фаизов.
Не говоря ни слова, хозяин молча указал Полундре на свободный табурет, а сам, взяв электрический
