вкрадчивым шепотом, проникающим в самые глубины души.
– Что? Что он сказал? – истерично выкрикнула Бортохова.
Абу Джи Зарак, хоть и сам умел говорить порусски, резко повернул голову и ласково улыбнулся:
– Да, они не понимают. Переводчика! – Он, не оборачиваясь, вскинул руку, как человек, привыкший, что его просьбы никогда не останутся без внимания.
Пожилой моджахед, еще помнивший советско-афганскую войну, о чем свидетельствовали глубокие шрамы на лице, приблизился к предводителю и с готовностью склонил голову. Теперь он стал вторым голосом полевого командира талибов. Интонации, эмоции, чувства и надрыв обеспечивал Абу Джи Зарак. Переводчик же произносил слова сухо, будто не решался вмешиваться в то, что происходило.
– Вот они, – рука седобородого старика указала на сотрудников миссии, – мы воевали с ними, жизни миллиона афганцев унесла прошлая война, но мы победили, потому что Аллах был на нашей стороне. Они ушли…
Чагин, стоявший рядом с Бортоховой, уже понимал, куда клонит Абу Джи Зарак. Он, как «работник идеологического фронта», сам владел подобными технологиями, которым его обучали в высшей школе КГБ. Главное – расчеловечить противника, представить его кровожадным зверем, и тогда народ готов поверить в любую нелепость. Как говаривал министр идеологии и пропаганды Третьего рейха: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят».
– …а потом появились американцы и англичане, – взгляд идейного вдохновителя талибов стал жестким, словно вместо зрачков в глазах у него появились два острых гвоздика, – и русские вернулись. Они хотели отомстить за свое поражение в прошлой войне. Шурави знали, что мы воюем только с солдатами, но не с врачами, женщинами, и хотели обмануть нас. Гуманитарная миссия!.. Это теперь у них так называется. Мы встретили их с распростертыми объятиями. Думали, бывшие враги в самом деле раскаялись и решили помочь пострадавшим от землетрясения. Это не я хочу войны. Это не я забрал ваших мужей, сыновей и увел их в горы. Это наши враги виноваты, что ваши семьи разделены.
– Что за чушь он несет? – шептала Бортохова, особо ни к кому не обращаясь, но следующая фраза заставила ее вздрогнуть.
Абу Джи Зарак картинно вознес руки к небу, потряс посохом и пистолетом:
– Вот они, стоят перед вами, врачи-вредители. Они приехали, чтобы под видом вакцин, прививок, лечения отравить вас всех. – Из рукава он вытащил лист бумаги и развернул его.
В его руках была принтерная распечатка передовицы британской газеты со статьей той самой журналистки, которая соблазнила биохимика Королевского военного госпиталя в Кабуле. С фотографии весело улыбался британский сержант. В заголовке чернели огромными буквами слова: «Смерть от российских лекарств. Правда или провокация?»
– …Аллах наказал их, направив иглу шприца в британца. А они хотели погубить вас, ваших жен, дочерей, детей, внуков. Они не люди, а потому не имеют права на жизнь. Они все умрут у вас на глазах.
Абу Джи Зарак пристально посмотрел на сотрудников миссии, выцелил взглядом белый халат Бортоховой.
– Я ничего не знала!.. Я никогда бы не сделала этот укол!.. – завизжала женщина и бросилась вперед.
Двое талибов тут же преградили ей дорогу скрещенными автоматами. Абу Джи Зарак неторопливо свернул распечатку, спрятал в просторный рукав темного халата. Талибы расступились, Бортохова упала на колени, опустила голову.
– Я не знала, пощадите… Мы не знали, что вместо лекарств – отрава. Если бы…
Седобородый старик недобро усмехнулся.
– Может, ты и не знала. Может, не знали и они, – и тут же возвысил голос, – но кто-то же из вас знал?! И вы назовете его мне. Иначе умрут все.
Над площадью повисла зловещая тишина. Стало слышно, как ветер треплет, хлопает материей палаток.
– У вас, у русских, всегда есть эти… как их?
– Особисты, – с отвращением подсказал пожилой переводчик, и щека с глубоким шрамом нервно дернулась.
– Да… КГБ, – тихо вымолвил старик и скрюченным пальцем указал на жавшихся друг к другу сотрудников миссии.
Вновь повисла тишина. Все боялись ее нарушить, боялись пошевелиться, опасаясь, что неосторожный жест или невзначай брошенное слово могут быть истолкованы как предательство. Бортохова машинально оглянулась. Взгляд ее остановился на Чагине. Стоявшие рядом с ним инстинктивно расступились, словно от прокаженного.
– Ты что? Чего ты на меня так смотришь? – не выдержал Чагин.
– Это он? – по-змеиному прошипел Абу Джи Зарак.
У Бортоховой перехватило дыхание, она хотела крикнуть «нет», но слова застряли в горле. Хотела отвести взгляд, но словно окаменела. От волнения и сомнений внезапно закружилась голова. Медик миссии, потеряв сознание, опустилась на камни площади.
– Он! – утвердительно произнес Абу Джи Зарак.
Было достаточно одного этого короткого слова. Моджахеды схватили Чагина за руки и потащили к своему полевому командиру, бросили на землю. Стволы автоматов смотрели на него. Чекист приподнялся на руках, тряхнул головой и попытался подняться на ноги, но его заставили снова лечь. Он смотрел снизу вверх на возвышавшегося над ним Абу Джи Зарака. Понимал, просить о чем-нибудь бессмысленно. Полевой командир трижды нажал на спуск. Чагин ткнулся лицом в пыльные камни. Из ствола пистолета стекала тонкая струйка дыма, которую тут же развеял ветер.
– Правосудие свершилось! – зычно объявил предводитель талибов. – Теперь все сотрудники миссии становятся моими заложниками. Но это еще не все, – многозначительно пообещал он.
Еще несколько раз в гулких переходах пещер прогрохотали очереди, и перестрелка смолкла. Воздух был напоен пороховым дымом и запахом смерти. Оставался единственный очаг сопротивления – бандиты, оказавшиеся в тупике. Как понимал Батяня, их оставалось лишь трое. Они уже не отстреливались, явно экономили патроны.
– Сдавайтесь, – крикнул майор Лавров, сперва по-русски, а потом и по-английски.
Ответом был одиночный выстрел. Терять время на уговоры не имело смысла.
«Фанатики. Им хоть кол на голове теши», – решил Батяня.
– Товарищ майор, разрешите мне, – угадал ход мыслей командира прапорщик-десантник, – кончать с ними пора. Да и что делать потом с пленными…
– Рассуждаешь не очень гуманно, но абсолютно правильно, – согласился майор Лавров, – удовольствия в этом мало… Но в целом… Разрешаю.
Прапорщик действовал сноровисто. Он положил перед собой три рифленые гранаты, похожие на бутылочки, и вопросительно посмотрел на командира. Мол, хватит?
– Давай четыре, – после секундного раздумья определил Лавров.
Рядом с тремя гранатами легли еще две.
– Запас задницу не…
– Можешь не продолжать, иногда еще как… – предупредил майор.
Прапорщик крепко связал гранаты, надежно стянул тонкой проволокой, ввернул запалы. Ручки четырех гранат смотрели в одну сторону, пятой – в противоположную. Прапорщик совсем не по-уставному подмигнул комбату и, прижимаясь к неровному каменному полу, пополз вперед.
Лавров вскинул автомат и дал несколько коротких очередей в черный провал прохода, чтобы заставить талибов уйти подальше. Прапорщик проворней заработал локтями. Он подобрался к каменному выступу, буквально влип в стену, став с ней единым целым.
Батяня опустил автомат и тоже занял укрытие. Связка гранат полетела в темноту. Взрывная волна, отраженная глухой стеной пещеры, вернулась. Страшный грохот наполнил подземелье. Когда пыль и дым немного рассеялись, комбат подбежал к прапорщику. Тот сидел у стены и улыбался. В тупике высилась груда сорвавшихся каменных глыб, они ступеньками уходили к своду.
