медлил отдавать приказ – открыть огонь. Угоревшим, ничего не видевшим бандитам предстояло осознать ситуацию, в которой они оказались. Бородач с почерневшим лицом жадно хватал ртом воздух, словно откусывал его огромными кусками, из глаз бежали слезы. Его сосед сорвал с лица матерчатую маску и пялился на возникшие, словно из ниоткуда, боевые машины и десантников. Авдеев дал предупредительную очередь из пулемета. Фонтаны пыли и каменных осколков поднялись на дороге метрах в пяти перед первыми талибами, предупреждая, что дальше с оружием в руках никто не пройдет. Бандиты тут же попятились, скрылись в дыму, оттуда послышалась хаотическая стрельба. Но она довольно быстро окончилась, когда вновь загрохотал британский крупнокалиберный пулемет, установленный на БМП.
Авдеев, сложив ладони рупором, крикнул:
– Сдавайтесь, у вас нет другого выхода. За каждого убитого заложника будет убит один из ваших. Начнем с вашего командира.
С минуту ни ответа, ни выстрелов – только густой черный дым валил из тоннеля. Наконец из него вышли Абу Джи Зарак, трое заложников из миссии МЧС и двое вооруженных охранников. Один из них сжимал в руке древко белого флага. Идейный вдохновитель талибов, несмотря на сложную для него ситуацию, выглядел вполне спокойно – эдакий восточный мудрец-суфий. Он стоял, поглаживая жидкую седую бороденку, абсолютно уверенный, что стрелять в него не станут. Имея за спиной несколько десятков заложников, в этом ему не приходилось сомневаться. Авдеев, хлопнув прапорщика по плечу, тихо произнес:
– Держи пулемет и не спускай его с прицела, если что… сам знаешь.
– Не сомневайся, лейтенант. Первым положу полевого командира.
Авдеев ловко соскочил с брони и, не прихватив с собой никого из десантников, направился к талибам. Он лишь держал перед собой растопыренные ладони, показывая, что оружия при нем нет. Абу Джи Зарак сделал три шага вперед, Авдеев остановился на расстоянии вытянутой руки от него. Некоторое время двое смотрели друг на друга, словно боролись взглядами, Авдееву даже вспомнилась старая детская игра – смотреть в глаза и не моргнуть, кто моргнул, тот проиграл. В этом смысле афганец оказался сильнее, его выцветшие глаза могли смотреть, не мигая, целый день.
– Хочешь моей головы? Тогда погибнут все. У меня тоже стволов хватает… О том, что вы собираетесь начать с меня, уже предупрежден. Я не хочу войны. Устал воевать.
– Не мы начали сегодняшнюю войну.
Авдеев теперь понимал майора Лаврова. Перед ним стоял отъявленный негодяй, выдающий себя за благообразного философа. У лейтенанта до сих пор «чесались руки», но договариваться приходится со всеми. Нельзя давать волю эмоциям, за словами, рукопожатиями стоят человеческие жизни.
– Чего ты хочешь? – прищурившись, спросил Абу Джи Зарак.
– Больше всего я хотел бы прикончить тебя и твоих людей.
Улыбка растянулась от уха до уха:
– Я тоже… и тебя, и твоего командира, но мы всего лишь исполняем волю всевышнего, который решил по-своему. Почему он дает шанс одним и забирает его у других? Этого знать нам не дано.
Абу Джи Зарак оглянулся, его люди уже выходили из дыма на свежий воздух. Загнать их назад в тоннель было невозможно.
– Оставим свои желания. Жизнь нас ожидает долгая, встретимся и разберемся. Ты бы, если мог, не стал бы тянуть, уничтожил бы меня и моих людей. Я, кстати, тоже. У каждого из нас есть чем торговать. У меня – заложники. А что ты хочешь предложить мне взамен?
– Жизнь. Тебе и твоим людям.
Абу Джи Зарак наставительно покачал пальцем.
– Будем конкретнее. Жизнь и свобода – разные вещи.
– Ты можешь уйти со своими людьми, оставив нам всех заложников. Подчеркиваю, всех! И похищенные тобой ценности из российских музеев.
Абу Джи Зарак картинно развел руки:
– Заложников? Пожалуйста. У меня не так много провизии и воды, чтобы поддерживать их. А ценности? Их у меня нет. Я даже не знаю, о чем ты говоришь. Можешь проверить каждого коня, каждого верблюда, которые уйдут со мной.
Авдеев стоял задумавшись. Из тоннеля доносились крики заложников, их не пускали на свежий воздух, люди уже задыхались. Лейтенант знал, что где-то там, в адском дыму, находится сейчас и его командир, осмелившийся рискнуть и спасти гражданских.
– Договорились! – звонко произнес он и махнул рукой, давая условный знак. – С этого момента вы все у нас на прицеле. Поэтому без глупостей.
По одному из тоннеля выпускали заложников. Люди выходили, заложив руки за голову, затравленно смотрели на полевого командира талибов. Десантники тут же принимали их, отводили за машины. Абу Джи Зарак спокойно созерцал происходящее. Он не нервничал, не подозревал подвоха, знал, что, пока майор Лавров в его руках, никто из русских военных не отважится открыть огонь. Последней вышла Ольга Бортохова. Она остановилась, совсем немного не дойдя до десантников, словно раздумывала: а не броситься ли назад?
– Чего ждешь? – обратился к ней Авдеев. – Все кончено, ты снова дома.
– Дома, – протяжно выговорила женщина, – а что меня там ждет?
– Решай сама. – Лейтенант не стал ни обнадеживать, ни запугивать ее. – Не мне решать.
Наконец из густого дыма выехал джип. Майор Лавров уже сидел на лавке. Он приподнял связанные руки, приветствуя Авдеева. Мол, все получилось, как мы с тобой задумывали. Абу Джи Зарак неторопливо сел на верблюда. Его люди, растянувшись цепочкой, уже уходили по тропинке в горы. Десантники тщательно проверяли поклажу. Даже намека на музейные ценности в ней не было. На гребне бликовал прицел снайперской винтовки. Наверняка Батяню держали под прицелом.
Все вздрогнули, когда в глубине тоннеля громыхнул взрыв. Следом за порцией пыли и дыма на дорогу выбежал задыхающийся талиб.
– Насчет сохранности тоннеля мы с вами не договаривались, – отстраненно произнес Абу Джи Зарак. – Я не хочу, чтобы вы оказались по ту сторону хребта раньше, чем туда удастся выйти мне.
Авдеев подбежал к джипу тут же, как его покинули талибы. Перерезал веревки на руках и ногах своего командира.
– Андрей, а если сейчас по ним, да из пулемета… пока не ушли, – шептал Авдеев.
– Лейтенант, дай закурить. А об этом и думать забудь, ведь ты слово дал.
Затекшие пальцы не слушались. Сигарета выпала на колени.
– Ты сам прикури и дай мне.
Авдеев раскурил две сигареты, одну вставил в пересохшие, растрескавшиеся до крови губы Лаврова, другой затянулся сам. Десантники уже выходили из укрытий. Батяня перекатил сигарету в угол рта, блаженно выдохнул табачный дым.
– Первые затяжки всегда такие вкусные, как и первые рюмки… Значит, так, лейтенант, подведем итоги. Что мы имеем в «сухом остатке»?
Авдеев, глядя вслед удаляющимся на конях и верблюдах талибам, принялся загибать пальцы.
– Заложники освобождены – это плюс. Кажется, единственный. Талибов пришлось отпустить, музейные ценности хрен знает где, тоннель взорван, по нему не пройти – это минус.
Лавров сжимал и разжимал кулак, разгоняя кровь в кисти. Наконец он смог сжать сигарету указательным и большим пальцами.
– Главное, люди целы и у нас ни одной потери. Все остальное – всего лишь вопрос престижа, ведь так, лейтенант?
– Я-то с вами соглашусь, а вот в Москве…
На горизонте синел горный хребет. В противоположной стороне простиралась каменистая пустыня. Освобожденные заложники держались вместе, будто боялись, что их вновь кто-нибудь разлучит. Воздух уже раскалился от высоко стоящего солнца, и потому горы казались призрачными – колыхались в восходящих потоках горячего воздуха. Батяня полулежал, привалившись спиной к горячему камню. Он смотрел в безоблачное небо и старался ни о чем не думать. Ныли запястья и щиколотки, стертые в кровь шершавой веревкой.
