поднялся и Фридрих, правда, он чокнулся своим полупустым фужером как-то вяло. И все же, пожалуй, только внимательный наблюдатель мог заметить все нюансы настроения майора Корна. Кроме Курта, здесь таких наблюдателей, кажется, не было.
После тоста гости сели, начали закусывать. Мейер осмотрелся..
Комната, вернее зал, куда привел его майор Корн и где расположилось местное офицерское общество, имела около двадцати метров в длину и десять в ширину. Что-то вроде ресторана, подумал Курт, заведение располагалось в особянке, в Булонском лесу.
Курт вспомнил, что перед особняком стояли автомобили. Кто-то приехал даже на велосипедах – Мейер успел заметить два велосипеда, стоявшие у крыльца, когда они с майором Корном поднимались по лестнице.
Народу собралось много. Были офицеры, были и дамы… Люди входили и выходили в распахнутые двери, и Курт не мог понять, по каким правилам здесь собирается народ. Ресторанчик занимал первый этаж, о том, что было на втором этаже, Мейер не думал. Заведение вполне могло оказаться и публичным домом.
На первом этаже веселье лилось рекой. В углу, у камина, который не разжигали в летнее время, была устроена сцена. От зала сцену отделяла низкая ограда. На сцене установили несколько белых стульев с резными спинками. Откуда-то появились музыканты: скрипка, аккордеон, контрабас и ударные. Музыканты были одеты в строгие черные фраки. Они зашли на сцену и стали настраиваться.
Вот скрипач взмахнул смычком, и оркестр заиграл парижский вальс. Это был один из бесчисленных парижских вальсов, с характерными переливами аккордеона и скрипки. Курт был удивлен – он ожидал, что оркестр начнет с немецкой мелодии.
Немцы же, услышав французский аккордеон, взревели от восторга. Они захлопали в ладоши и стали приглашать дам на танец. Наряду с немецкой слышалась французская речь, и Мейер подумал о странностях отношений между французами и немцами, находящимися в состоянии войны. Судя по всему, здесь войну воспринимали как работу, а вне работы допускалось приятельствовать.
Женщины, сидевшие за столом, судя по платьям, вроде были великосветские львицы. Однако Курт знал – в такого рода заведениях можно встретить дам и иного поведения. Да и этих нельзя было назвать безупречными.
Какая-то пышногрудая блондинка разговаривала с капитаном, и тот, внезапно привстав, зарылся лицом в ее декольте. Капитан крутил головой, словно хотел вгрызться в грудь дамы, а блондинка, запрокинув голову, хохотала и шутливо хлопала мужчину веером по затылку.
На другом конце стола два обер-лейтенанта решили устроить соревнование по выпивке. Они поставили перед собой фужеры и вперились друг в друга такими взглядами, словно готовились сжечь один другого. Некая рыжая девушка, сидевшая рядом с мужчинами, поднялась и, изящно изогнув стан, начала наливать в фужеры коньяк из бутылки. Пока Курт рассматривал толстый слой косметики на лице рыжей, девица наполнила фужеры до краев. Капитан и обер-лейтенант одновременно опрокинули коньяк в рот и, грохнув пустыми донышками по столу, снова уставились друг на друга.
Курт отвернулся. Все это было скучно… Оркестр в углу начал очередной марш, на этот раз немецкий. Народ не хотел возвращаться за стол. На площадке перед сценой три дамы, взяв каждая соседку под локоть, попробовали танцевать французский канкан. Женщины то и дело сбивались и, чтобы не упасть, хватались друг за дружку, но принимались за дело снова. Некий седой незнакомец в гражданском костюме, с военной выправкой, встал перед дамами и принялся дирижировать.
– Ну, как тебе здесь, нравится? – послышался голос Корна.
Мейер вздрогнул. Корн все время сидел рядом, но вел себя так тихо, что Курт на время даже забыл о его существовании. Определенно надо поговорить с ним откровенно.
Бросив очередной взгляд вдоль стола, Курт вдруг заметил коменданта Парижа. Когда здесь появился фон Маннершток? С самого начала вечеринки генерала не было. Видимо, он пришел недавно, когда Мейер рассматривал танцующих.
Генерал фон Маннершток, навалившись на край стола грудью, что-то рассказывал соседу, сухонькому старичку, сидевшему напротив. Курт прислушался.
– Напрасно меня отговаривают, – яростно гремел фон Маннершток, почти кричал. – Я выполню приказ фюрера!!! – Огромный кулак генерала врезался в стол.
Несколько человек окружили коменданта, старались переубедить, но Маннершток стоял на своем. Курт хотел подсесть ближе, но дело испортил какой-то француз.
– Париж! – верещал француз. – Париж, древний Париж! Жемчужина европейской цивилизации!
– Уберите этого лягушатника, – с отвращением бросил фон Маннершток. – Кто его сюда допустил?
Несколько офицеров набросились на француза, его вытолкали чуть ли не ногами.
– Подонки, – произнес тихо Фридрих Корн.
Курт отчетливо услышал это слово.
На своем конце стола поднялся фон Маннершток.
– Вот что, – сказал генерал, вращая красными в прожилках глазами. – Приказ фюрера есть приказ фюрера, и я настроен решительно, вы поняли?
Ему никто не возразил. На секунду установилась тишина, затем веселье продолжилось.
Глава 5
В подвале дома на авеню Фош пытали звонаря Жоржа Лерне. Звонарь был привязан к стулу. Помещение было похоже на все камеры аналогичного предназначения. Гестаповцы, проводившие допрос, – два дюжих парня в серых рубашках с закатанными рукавами – били его сильно, но как-то лениво.
Работали по очереди. Один махал кулаками, второй задавал вопросы. Затем менялись.
– Ты вел радиопередачу?
– Я ничего не знаю, – твердил допрашиваемый.
– Где спрятан передатчик? – усердствовал гестаповец.
– Я ничего не знаю.
– Кто из вас радист?
Француз рассматривал палачей умоляющими глазами:
– Послушайте, ваши пеленгаторы ошиблись, вы можете это понять? Вокруг так много домов. Никто не мог вести передачу из собора, мы бы сами не позволили. Ведь это значит подвергать риску прихожан…
– Кто это – вы? – презрительно спросил немец.
– Настоятель, викарий, я. Все мы. Разве мы не понимаем, что с этим не шутят? Люди приходят к нам в поисках умиротворения…
Один немец посмотрел на второго:
– Послушай, Ганс, ты сам веришь, что передача велась из собора?
Второй ответил долгим взглядом, потом показал головой.
– Не очень…
– Мне тоже не очень верится…
Открылась дверь, в камеру заглянул Кнохен. Парни вытянулись по стойке «смирно».
– Производим допрос заключенного Лерне, – отрапортовал один.
Кнохен хмуро посмотрел на звонаря, поморщился. Жорж Лерне к этому времени потерял сознание.
– Не слишком усердствуйте, – обратился Кнохен к подручным. – Нам нельзя портить отношения с церковью.
– Мы же собираемся взрывать город, – возразил подчиненный.
– Уничтожение Парижа – не вашего ума дело! – отрезал Кнохен. – А пока, говорю, не слишком усердствуйте.
Кнохен подошел к звонарю, похлопал по щекам. Лерне застонал, приподнял дрожавшие ресницы.
– Смотри, не запирайся, – сказал Кнохен, – не то станешь настоящим Квазимодо…
Оберштурмфюрер Кнохен имел университетское образование, был доктором философии и читал романы Виктора Гюго.
– Значит, не знаешь, кто передавал? – спросил он, беря звонаря за подбородок..
Звонарь едва заметно помотал головой.
– Ну-ну, – произнес Кнохен и вышел.
В ту минуту, пока дверь была открыта, из коридора донеслись вопли:
