не могли вас арестовать и спокойно переворошить стога.
– Пряча золото, мы пролили на пол довольно много лампового масла и для верности закопали в сено несколько бочонков с порохом, – сообщил Джек.
Пьер де Жонзак что-то крикнул младшему офицеру в здании.
– Так вы угрожаете взорвать караван-сарай, – проговорил герцог, как будто каждое слово Джека надо переводить на детский язык.
– Золото расплавится и растечётся. Часть вы сможете собрать, но всё равно потеряете больше, чем если просто отпустите нас вместе с нашей долей.
Подбежал пеший офицер и что-то зашептал де Жонзаку, который передал услышанное герцогу.
– Отлично, – сказал тот.
– Простите?
– Мои люди нашли лужи лампового масла, твой рассказ, судя по всему, не лжив, ваше предложение принято. – Герцог повернулся к адъютанту справа, и тот начал вынимать из седельной сумки одинаковые свитки, обвязанные и запечатанные на турецкий бюрократический манер.
Джек обернулся и поманил рукой аль-Гураба. Раис вышел, положил на землю оружие и приблизился к адъютанту, который позволил ему взглянуть на один из документов.
– Это вольная, – объявил раис. – В ней стоит имя Иеронимо.
– Читай остальные, – распорядился Джек.
– Теперь к вышепомянутому
– Даппа, – прочёл раис в следующем свитке. – Ниязи.
Из французских рядов выехала телега. Джек вздрогнул, однако на ней стоял всего лишь окованный сундук.
– Ваши пиастры, – объяснил герцог, забавляясь Джековым испугом.
– Евгений… Габриель Гото… – читал раис.
– Допустим, что бродяга, которого вы показывали в Александрии, и впрямь Эммердёр. Так сколько вы за него хотите?
– Как мы теперь вроде бы тоже люди свободные, мы хотим поступить по чести и отдать его даром – либо не отдавать вовсе.
– Вольная ван Крюйка, – сказал раис, – и моя отпускная.
Герцог снова снисходительно улыбнулся.
– Настоятельно советую отдать его мне. Без Эммердёра сделки не будет.
– Вреж Исфахнян… Патрик Таллоу… мистер Фут…
– И сколько бы вы ни храбрились, – продолжал герцог, – вы окружены моими драгунами, мушкетёрами и янычарами. Золото моё, как если бы лежало в моём парижском подвале.
– Осталась одна, с пропуском для имени, – сказал Наср аль-Гураб, поднимая последний документ.
– Это потому, что вы не назвали его имени, – объяснил Пьер де Жонзак, указывая на Джека.
– В твоём парижском подвале, – повторил Джек на лучшем французском, какой только мог изобразить. – Сдаётся, это под анфиладой спален в западном крыле, где стоит зелёный мраморный Луй, ряженый Нептуном.
Молчание, почти такое же долгое, как тогда в бальном зале особняка Аркашонов. Тем не менее, учитывая обстановку, герцог очухался довольно быстро – то ли он всё знал заранее, то ли был сообразительнее, чем казалось на первый взгляд. Де Жонзак и второй адъютант совершенно опешили. Герцог выехал на два шага вперёд, чтобы заглянуть Джеку в лицо. Джек тоже шагнул ближе, так что ощутил на щеках конское дыхание, и сорвал с головы тюрбан.
– Это не меняет условий сделки, Джек, – произнёс герцог. – Одно твоё слово, и твои друзья будут богаты и свободны.
Джек стоял и думал – без всякого притворства – минуту-две. Лошади фыркали, в тёмных арках караван-сарая тлели фитили. Сейчас он мог бы, как Христос, положить жизнь за друга своя. Раньше самая мысль показалась бы ему нелепой, сейчас представлялась до странного соблазнительной.
По крайней мере на минуту-другую.
– Увы, ты опоздал на день, – сказал он наконец. – Вчера вечером товарищи дали мне кучу страшных клятв, от которых я не намерен их освобождать – это было бы дурным тоном.
Одним движением он выхватил янычарскую саблю и по рукоять вонзил ее в шею герцогского коня, целя в сердце. Когда острие достигло цели, могучая мышца сжалась, словно кулак, и обмякла, разрубленная пополам струйчатым булатом.
Джек выдернул саблю, и в него брызнула струя крови в руку толщиной. Лошадь вскинулась, герцогские драгоценные шпоры взметнулись в воздух. Джек отступил в сторону, свободной рукой выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в голову адъютанту, доставившему вольные. Герцог сумел не вылететь из седла, но тут лошадь грохнулась набок, придавив и (как отчетливо было слышно) переломив ему обе ноги.
Джек поднял глаза и увидел, что Пьер де Жонзак навёл на него пистолет. Их разделяло менее двух ярдов. Мойше высунул язык и сделал быстрое движение рукой. Летящий топорик вонзился де Жонзаку в плечо, заставив его выронить оружие. Миг – и выстрел в голову уложил под ним лошадь. Де Жонзак рухнул практически к ногам Джека. Тот схватил упавший пистолет, прицелился французу в лоб, потом отвел дуло чуть в сторону и выстрелил в землю.
– Теперь мои люди думают, что ты убит, и не станут тратить на тебя пули, – сказал Джек. – Вообще-то я оставил тебе жизнь с единственной целью – чтобы ты отправился в Париж и сказал там следующее: то, что сейчас будет, свершилось во имя женщины, чьего имени я не назову, потому что она сама всё поймёт; и свершил это Джек «Куцый Хер» Шафто, Эммердёр, король бродяг, Али Зайбак – Ртуть!
С этими словами он шагнул к герцогу д'Аркашону, который выполз из-под лошади и лежал без шляпы и парика, опершись на локоть, а из окровавленных шёлковых чулок торчали раздробленные кости.
– Сейчас я должен подробно перечислить твои грехи и объяснить, почему ты заслуживаешь смерти, – сказал Джек, – да времени нет. Знай только, что я вспоминаю мать и дочь, которых ты похитил, обесчестил и продал в рабство.
Герцог на мгновение задумался, потом спросил озадаченно:
– Каких именно?
И тут Джек обрушил сверкающий янычарский клинок, как молнию. Голова Луи-Франсуа де Лавардака, герцога д'Аркашона, запрыгала и покатилась по земле Хан-Эль-Халили в сердце Матери Мира, и сахарская пыль начала заметать его зрачки.
Тут Джеку показалось, будто пошёл дождь, потому что вокруг взметнулись фонтанчики пыли. Французы или янычары, видя, что адмирал и оба адъютанта убиты, открыли огонь. Мсье Арланка и аль-Гураба рядом уже не было. Джек вбежал в конюшню и застал там бой. Люди Ниязи и сообщники проигрывали неприятелю в числе. Однако они загодя укрылись за стогами сена, а между столбами натянули проволоку, так что могли бы удерживать позицию хоть до конца дня, если бы в караван-сарае не вспыхнул пожар – скорее от ружейного выстрела, чем по чьему-либо умыслу. Джек прыгнул в конскую поилку, намочил себя и одежду и ринулся сквозь беспорядочный град пуль туда, где Евгений, Патрик, Иеронимо, Габриель Гото, евнух-нубиец и несколько сородичей Ниязи лихорадочно разрывали сено и укладывали золотые слитки на телеги. Лошадям, чтобы не видели огня, накинули на головы мешки, но эта детская уловка не очень-то работала. На взгляд Джек определил, что примерно половина золота уже в телегах.
Мойше, Вреж и Сурендранат с их купеческой смёткой точно помнили, где лежит каждый слиток, и следили, чтобы ни один не остался в сене. Такое дело требовало спокойствия. Поскольку люди умнее лошадей – их не успокоишь мешком на голову, – нужно было немедля обеспечить какую-то реальную защиту от огня, дыма, янычар, драгун… кого там ещё упоминал герцог?
– Французских мушкетёров видели? – спросил Джек у Ниязи, когда того разыскал. Здесь, в стенах караван-сарая, Ниязи был их генералом.
Говорить стало чуть легче, чем несколько минут назад. Стрелять в таком дыму бесполезно, а находиться вблизи огня с пороховницей на поясе – опасно. Ружейные хлопки смолкли, сменившись звоном клинков и криками людей, тщащихся переложить бремя своего страха на неприятеля.
