шансон. Водила не спешил никого обгонять. Ехал спокойно, на расслабоне и припеваючи.
– Эй, браток, пропусти своего...
Джип «Гольфа» за своего не принимал.
Наконец-то Антон подъехал к вокзалу, вычислил место парковки, благо «Фольксваген-Гольф» – машина маленькая.
Тут же к нему подбежал чувак в жилетке со светоотражающей полосой.
– Платная? Неужто?
– Да.
– Черт с тобой. Нет времени разбираться.
Антон сунул купюру – «без сдачи» – и рванул к перронам.
Он быстро заметил, кого искал.
Фердинанд и фрау Энгельберта шли к берлинскому вагону. Барон вез блестящий металлом чемодан на колесиках.
– Фу, успел, – вздохнул Антон.
Он боялся, что Фердинанд отправит баронессу, а сам пойдет в какой-нибудь ресторан. Они договаривались на завтра, на четверг. Но оказалось, что и сегодня есть неотложные дела. И вообще, немца нельзя упускать из виду.
Мать и сын остановились возле своего вагона, и пока не появилась проводница, вполголоса беседовали.
– Спасибо, сынок, что организовал эту поездку, – признательно сказала фрау Энгельберта.
– Мутти, вы утомились? – как можно нежнее произнес Фердинанд.
– Нет. Я должна была это выдержать.
– Я вами горжусь. Я всегда вами гордился.
– Спасибо, мой мальчик. Как ты похож на Фридерика, – фрау Энгельберта глубоко вздохнула.
– Попрошу билеты, – из вагона вышла стройная девушка в железнодорожной форме.
Она говорила строго, хотя и не скрывала мягкие обертоны своего голоса.
Фердинанд показал билет.
– Пятое купе.
Фердинанд не понял.
– Фюнфте абтайль, – повторила проводница и улыбнулась самой милой улыбкой.
– Данкешён, – поблагодарил ее Фердинанд за ломаный немецкий и помог своей матери подняться по железным ступенькам.
Барон Пфайфельгофф провел баронессу в купе, поднял нижнюю полку, поставил чемодан в отсек. Осмотрел полку, догадался, как ее опускать, и присел напротив баронессы.
Пока они были одни в купе, он спросил:
– Мутти, вы же не сильно обижаетесь на меня, что я вынужден задержаться?
Фрау Энгельберта промолчала.
– Наш дворецкий будет встречать вас в Берлине, – продолжил Фердинанд, – а у меня здесь еще кое- какие дела.
– Металлолом? Ты же ничего в этом не понимаешь...
– Я проконсультировался у Эрика.
– Этого Штангенбауэра?
– Да, мутти.
– Ой, ой, ой, – поджала губки фрау Энгельберта. – Так он же, сырная башка, вообще ни в чем не разбирается.
– Но, мутти. Поверьте, в металлоломе он кое-что смыслит.
– Я приеду домой, позвоню Себастьяну фон Кляйфитцу. Во время войны он был инженером на фабрике Круппа. Тогда столько плавили металлолома. Он то в этом разбирается.
– Не надо, мутти. Дедушка Себастьян старый почтенный человек. Зачем же его по пустякам беспокоить. Я сам разберусь, – уверял ее Фердинанд.
– Ох, мой мальчик, какой ты у меня упрямый, – баронесса загляделась на сына, – точно такой же, как твой отец.
– Прошу провожающих покинуть вагон.
Фердинанд посмотрел на громко говорившую проводницу.
– Щто? – спросил он.
– Биглайтер... – сказала она и добавила совершенно не понятное немецкое слово: Выкинштэйн...
– Айн маль? Ещчё г'ас пошялюста...
– Биглайтер – вэк... Аус ваген... Че тут непонятного. Пассажиры, вон из вагона.
– Может, надо было самолетом? – спросил он.
– Нет, самолетом без тебя я летать не буду, – покачала головой фрау Энгельберта.
– Спокойно доехать, мама, – пожелал Фердинанд.
– Удачи, сынок.
Фердинанд поцеловал ей щеки и руки, быстрым шагом вышел в тамбур, когда проводница уже готова была опустить подножку.
– Прыгай, быстрей.
Фердинанд замешкался.
– Давай, а то тронемся, ноги поломаешь. Прыгай... Шпринген. Скок-скок.
Барон выпрыгнул – как раз вовремя. Поезд через секунду дернулся, поехал. Фердинанд помахал маме, которая смотрела на него из окошка.
Баронессе помахал и Антон. Он встал рядом с Фердинандом, энергично тряс большой мозолистой ладонью. На душе у фрау Энгельберты было неспокойно. И становилось тревожно, когда видела рядом со своим сыном этого звероподобного человека.
Поезд увозил ее домой. И она уже никак не могла повлиять на своего сына.
– Ну, все, гер-германиш, поехали. У меня время – это бабки. Завтра четверг. Ты что, не понял?
– Вег'оника? – спросил он, поставив ударение на «о».
– Она... Зи ист кранк. Короче... почти кранты. Ох-ох, – застонал он, показывая на сколько Вероника заболела.
– Вас ист лос? Щто слючицца? – забеспокоился Фердинанд.
– Все в порядке. Нихт генуг. Немного больна. Поехали. Черт возьми. Финансы есть цайт. Я же тебе русским языком сказал! Я спешу, – Антон пальцем тыкнул в циферблат на наручных часах.
Фердинанд наконец-то закивал головой в знак согласия.
– Финанзен, финанзен.
– Да, да финансы. Пошли, ты, немчура. Ни черта не понимаешь.
Антон повез барона по городу – по инстанциям. Надо же было оформлять вывоз папеньки. Отсутствие переводчика очень затрудняло дело. Антон сопел-пыхтел, морщил лоб, краснел, мимикой и на пальцах объяснял, куда и зачем надо пойти, к какому чиновнику попроситься на прием, как себя там вести, что и где подписать. Упрямый немец с первого раза ничего не понимал или делал вид, что не понимает, и ничего не подписывал. Говорил, что надо бумагу взять с собой, с кем-то, не то с адвокатом, не то с психоаналитиком посоветоваться посредством Интернета. Барон фон Пфайфельгофф хотел во всем разобраться если не самолично, то, по крайней мере, вместе со своими доверенными лицами. Короче, голова шла кругом. Языковой барьер оказался серьезным препятствием для взаимопонимания и налаживания дружеских отношений.
– Боже мой... Завтра, – Антон демонстрировал четыре пальца, – четверг. Понимаешь, немчукча... Я же тебе говорил, в четверг – фирте таг... донэр таг... Донер ветер таг! Погрузка танка. Ладунг. Днем на тягач – на ауто крафтваген, а ночью на железнодорожный вагон... на баан. Врубился? Ферштейн? От племянница – сука...Блина мать... Язык свернешь...
И хотя пробивной Антон везде «подмазал», они, конечно, ничего за этот день не успели.
В конце рабочего дня русский и немец чувствовали полное изнеможение от общения друг с другом. Антон подвез Фердинанда к гостиничной вилле.
