- Черт. Я сказал Салливану, что не умею играть на фортепиано.
Мне и нравилось, и не нравилось жить в общежитии. С одной стороны, независимость: можно бросать все на пол и три дня подряд есть на завтрак шоколадное печенье (плохая идея, потому что потом приходится несколько уроков ходить с черными крошками в зубах). Плюс товарищество: если засунуть семьдесят пять парней в одно здание, то куда ни плюнь, обязательно попадешь в музыканта мужского пола.
С другой стороны, ожесточение, клаустрофобия и усталость. Никакой возможности остаться наедине с собой, быть тем, кем можно быть только вдали от чужих глаз, вырваться из рамок навязанной другими роли.
Хуже всего было дождливыми вечерами - как сегодня. Занятия закончились, на улицу не выйдешь. Общежитие разрывается от множества звуков, наша комната битком набита.
- Я скучаю по дому, - заявил Эрик.
- Тебе до дома пять миль, ты не имеешь права скучать, - ответил я.
Я работал в многозадачном режиме: разговаривал с Полом и Эриком, читал «Гамлета» и решал домашнее задание по геометрии. Эрик работал в нуль-задачном режиме, то есть валялся ничком на полу и отвлекал нас от уроков.
- У меня там лежат макароны - их нужно только разогреть, - сообщил Эрик, - но если я за ними поеду, надо будет заправляться.
- Можешь и поголодать. - Я перевернул страницу «Гамлета». - Разогретые макароны слишком хороши для лодырей вроде тебя.
Я скучаю по макаронам, которые готовит моя мама. В них всегда килограмма четыре сыра и бекона столько, словно она всю свинью туда положила. Скорее всего, это часть злобного плана по уничтожению моих сосудов в раннем возрасте, но я все равно скучаю.
- Ты это в пьесе вычитал? - спросил со своей кровати Пол. Он тоже сражался с «Гамлетом». - Очень по-шекспировски звучит: «Все что, милорд, неладно с вами - все такое - и вы - всего лишь лодырь».
- Гамлет крут, - сообщил Эрик.
- Сам ты крут, - ответил я.
По коридору мимо нашей двери пробежала шумная компания в плавках. Даже думать не хочу, что там затевали.
- Ну почему они не могут разговаривать по-человечески? - спросил Пол и зачитал вслух несколько строк. - Я понимаю только фразу про «жуткое виденье, представшее нам дважды» [3] - прямо как про жену моего брата написано.
- Это еще ничего, - сказал я, - по крайней мере понятно, что на человеческий это переводится примерно так: Горацио считает, что мы чего-то не того покурили, однако передумает, когда увидит призрак и сам наложит в штаны. Не то что дальше: «Вступил в союз с мечтой самолюбивой» [4] и тому подобное. Нельзя столько разговаривать. Неудивительно, что Офелия наложила на себя руки, прослушав пять актов этого бреда; я сам был бы готов на что угодно, лишь бы голоса заткнулись.
Вообще- то я и так уже был готов на все ради тишины. По коридору кружила компания в плавках, этажом выше кто-то топал ногами по полу в такт неслышной нам музыке, а рядом какой-то идиот играл, вернее, пронзительно мяукал на скрипке -у меня даже голова разболелась.
Пол застонал.
- Ненавижу эту книгу. Пьесу. Как там ее… Ну почему Салливан не задал нам «Гроздья гнева» или что- нибудь еще, написанное человеческим языком?
Я покачал головой и уронил толстый том на пол. С этажа ниже послышался крик и стук чего-то тяжелого, запущенного в потолок.
- «Гамлет» хотя бы короткий. Я выйду ненадолго. Сейчас вернусь.
Я оставил Пола хмуриться в раскрытую книгу, а Эрика - в пол и спустился по лестнице. В вестибюле какой-то придурок молотил по клавишам старого фортепиано. Даже я играю лучше. Я направился к черному ходу, чтобы спастись от шума. С тыльной стороны общежития был пристроен навес, опирающийся на массивные светлые колонны.
Лил дождь, холод был адский. Я вытянул рукава, пальцами собрав края в комок, чтобы не задувало, и долго смотрел на холмы. Дождь вымыл все цвета, заполнил низины туманом и опустил небо на землю. Простиравшийся передо мной пейзаж был древним, неизменным и болезненно прекрасным, и в ответ на эту боль мне хотелось взять в руки волынку.
Любопытно, не наблюдает ли за мной Нуала, невидимая и опасная. Я искал в интернет-библиотеке информацию о более сильной защите от фей, чем железо, и записал несколько слов на руке у основания мизинца: терн, ясень, дуб, красный. Нужно выяснить, как выглядит этот дурацкий ясень, чтобы превратить слова в защиту.
Я пошел к краю навеса, куда меньше задувало… Черт. Два раза черт. Вот и побыл в одиночестве.
У стены общежития, обхватив себя руками, сидела маленькая темная фигурка. Я бы вернулся внутрь, но что-то в силуэте выдавало существо женского пола, а руки так закрывали спрятанное под капюшоном лицо, что было понятно: она плачет. Неожиданное зрелище в мужском общежитии.
Она не подняла головы на звук моих шагов, однако, подойдя поближе, я узнал обувь: поношенные черные ботинки «Док Мартене». Я присел рядом и одним пальцем приподнял край капюшона. Ди взглянула на меня и опустила руку. Слез на лице не было, но красные глаза подтвердили, что она плакала.
- Привет, ненормальная, - тихо сказал я. - Что ты делаешь здесь, в жутких дебрях мужской общаги?
Ди снова пошевелилась, как будто собираясь смахнуть невидимую мне слезу. Она потерла веко и протянула мне палец:
- Хочешь ресничку?
Я взглянул на крошечную одинокую ресницу на кончике ее пальца.
- Я читал, что ресниц - конечное число, так что, если ты их все повыдергиваешь, у тебя больше не останется.
Она нахмурилась:
- По-моему, ты выдумываешь.
Я прислонился спиной к стене рядом с ней и обхватил ноги руками. Сидеть на кирпичах было холодно.
- Если бы я выдумывал, то изобрел бы что-нибудь поинтереснее. Там прямо так и было написано: «Девочки-подростки под влиянием стресса выдергивают ресницы и остаются лысыми уродинами». Я бы такое не придумал.
- Если хочешь, я вставлю ее обратно, - предложила Ди.
Она ткнула пальцем в глаз, и я вспомнил, что он красный от слез. Не выношу, когда Ди плачет.
- Мой преподаватель по арфе - тролль. А как твой волынщик?
- Я его убил и съел. В наказание меня учат играть на фортепиано.
Ди мило нахмурилась:
- Не могу представить тебя за роялем.
Я вспомнил, как несколько часов назад пальцы Нуалы лежали поверх моих на прохладных клавишах.
- А я не могу представить тролля, играющего на арфе. Я думал, что все арфисты - эфемерные создания.
- Ого, какое слово,
- Самому нравится. Я даже знаю, как оно пишется.
Ди покачала головой:
- Все равно она тролль. Постоянно долбит меня, чтобы я держала локти, а мне неудобно, и еще она твердит, что я все делаю не так и что меня учили какие-то дураки от народной музыки. А если я не хочу играть классику? Я хочу играть ирландскую музыку. И чтобы хорошо играть, оттопыривать локти не обязательно.
Она скривила губы - вот-вот расплачется. Не может быть, чтобы какая-то идиотка преподавательница довела ее до слез - Ди намного сильнее, чем кажется. Дело в чем-то другом.
