Возвращаясь с тяжелым подносом в зал, она подумала о предстоящей пятнице и улыбнулась про себя.
Глава 4
В пятницу Джон отпустил сына в одиннадцать, и уже в половине двенадцатого Томми заехал за Мэрибет.
На ней были старые джинсы, сандалии и просторная рубаха ее отца. Джинсы она закатала почти до колен, а свои рыжие волосы стянула в два хвоста. На вид ей можно было дать не больше четырнадцати, но рубашка скрывала ее округлившийся живот, а «молнию» на брюках она не в состоянии была застегнуть уже несколько недель.
— Привет! Я закончил раньше, чем рассчитывал. Я сказал папе, что еду на рыбалку, и он разрешил мне уйти.
Он помог ей залезть в фургон и вскоре остановил его около небольшой лавчонки, чтобы купить что- нибудь на ленч. Томми взял сандвич с ростбифом, она — с тунцом. Бутерброды были огромными, явно домашнего приготовления; кроме того, они купили упаковку «кока-колы» и коробку печенья.
— Еще что-нибудь? — с готовностью спросил Томми.
Его восхищала сама мысль о предстоящей прогулке в обществе Мэрибет. Его спутница была такая красивая, такая жизнерадостная и вместе с тем такая неожиданно взрослая. Ее самостоятельная жизнь в одиночестве, работа — все это делало ее очень зрелой.
Мэрибет взяла с прилавка пару яблок и шоколадку «Херши». Томми настоял на том, чтобы заплатить самому, хотя она и попыталась поделить расходы пополам. Томми последовал за ней к фургону, неся покупки и восхищаясь ее фигурой.
— И как получилось, что ты так рано ушла из дому? — спросил Томми по пути к озеру. — Как только тебя отпустили родители?
Еще не зная ее выдуманной истории о вдовстве, он думал, что у нее в жизни случилось что-то драматическое. Мало кто из ребят их возраста так просто покидает свой дом и уезжает в другое место. Что- то подсказывало ему, что тут не все ладно, но ему не хотелось лезть в чужую душу.
— М-м-м… даже не знаю, — ответила она и отвернулась к окну. — Долго рассказывать.
Мэрибет вздрогнула, вспомнив о том, какой травмой стали для нее уход из родного дома и недолгое пребывание в монастыре. Это было самое угнетающее место из всех, где ей приходилось бывать, и она не переставала радоваться тому, что ей удалось оттуда сбежать.
В конце концов, жизнь у нее кипела, у нее была работа, она сама о себе заботилась, а теперь еще и встретила Томми. Может быть, они подружатся. С некоторых пор ей стало казаться, что жизнь для нее продолжается.
Мэрибет несколько раз звонила домой, но мама сразу же начинала плакать, а с Ноэль ей не давали поговорить. В последний раз мама сказала, что лучше, если она будет писать, а не звонить. Они очень рады тому, что у нее все хорошо, сказала она, но отец до сих пор зол на нее и не собирается общаться до того, как «инцидент будет исчерпан». Мама продолжала называть ребенка Мэрибет «инцидентом».
Погрузившись в свои невеселые мысли, Мэрибет вздохнула и посмотрела на Томми. У него были такие ясные и правильные черты лица, и с ним так приятно было разговаривать.
— Мы поссорились, и отец выгнал меня, — наконец сказала она почти правду. — Он хотел, чтобы я продолжала жить в нашем городе, но через пару недель я поняла, что не могу.
Поэтому я приехала сюда и нашла работу.
Она объяснила все очень просто, не упоминая ни о будущем ребенке, ни о своих страданиях, ни об охватившем ее ужасе, ни о разбитом сердце.
— Но ты вернешься? — смущенно спросил он.
Она ведь сказала ему, что после Рождества возвращается домой.
— Да. Я же должна учиться, — ответила Мэрибет просто.
Дорога сильно петляла, и Томми приходилось быть внимательным. При резких поворотах в пустом чреве фургона болталась удочка.
— А почему ты не хочешь остаться жить здесь? Тебе же, кажется, у нас понравилось.
— Я не могу, — сказала она, не желая продолжать этот разговор.
Чтобы переменить тему, Мэрибет решила расспросить Томми о его семье, выяснить, почему он так мало общается со своими родителями.
Томми остановил машину на стоянке.
— А у тебя есть братья или сестры? — спросила Мэрибет наугад, внезапно осознав, как мало о нем знает.
Томми выключил мотор и посмотрел на нее долгим взглядом, словно не зная, стоит ли отвечать на ее вопрос.
— Была сестра, — тихо произнес он. — Энни. Ей было пять лет. Она умерла сразу после Рождества от менингита.
С этими словами он вылез из кабины и открыл заднюю дверцу фургона, чтобы достать удочку. Мэрибет с сочувствием наблюдала за ним.
Так вот в чем была причина этого страдания в его глазах, видного невооруженным глазом! Так вот почему он так неохотно возвращался к себе домой. В доме Уиттейкеров поселилось горе.
Мэрибет медленно закрыла за собой дверцу машины и пошла за ним по тропинке к озеру. Они нашли тихое место в конце песчаного пляжа. Томми снял джинсы, оставшись в плавках, и расстегнул рубашку.
Мэрибет не смогла сдержаться и с любопытством оглядела его с ног до головы. На первый взгляд он показался ей похожим на Пола, но потом она подумала, что между ними нет ничего общего, кроме спортивной, атлетически развитой фигуры.
Пол был эгоистичным и самодовольным и привык быть в центре всеобщего внимания.
Кроме того, он уже давно был женат и вообще остался в той, прежней жизни.
А Томми… Томми был цельным и чистым.
Он казался Мэрибет очень невинным и невероятно милым; она чувствовала, что все больше привязывается к нему.
Она примостилась рядом с ним на песке.
Томми сосредоточенно разматывал леску.
— А какая она была?
Голос Мэрибет был очень мягким, в нем звучало сочувствие, а не простое любопытство. Ее собеседник, казалось, не мог оторваться от своего занятия.
— Энни? — Томми возвел глаза к небу, а потом закрыл их на секунду, прежде чем повернуться к Мэрибет. Он избегал разговоров на эту тему, но с этой девушкой он мог говорить обо всем — он это чувствовал.
Томми нашел в этой рыжеволосой милой девушке настоящего друга, но ему хотелось большего. У нее были потрясающие ноги и удивительные глаза, и улыбка, которая заставляла его таять от нежности и желания, и невероятно красивая фигура. Но при этом он все равно хотел быть прежде всего ее другом. Ему хотелось делать ей приятное, быть рядом с ней, когда ей нужно было общество близкого человека; он чувствовал, что ей это просто необходимо — хотя и не понимал почему. Она была бойкой, жизнерадостной девушкой, но при этом очень уязвимой.
— Энни была самая милая девочка на свете, с огромными голубыми глазами и пшеничными волосами. Она походила на маленького ангела, какими украшают верхушку рождественской елки… а иногда она напоминала настоящего дьяволенка. Энни ходила за мной по пятам и очень любила меня дразнить. Совсем незадолго до ее смерти мы сделали огромного снеговика…
Глаза Томми наполнились слезами, и он встряхнул головой. Он в первый раз разговаривал с кем-то о своей покойной сестре, и разговор этот давался ему нелегко. Мэрибет это прекрасно видела.
— Мне ее очень не хватает, — сказал он дрогнувшим голосом, и Мэрибет нежно коснулась его руки своими тонкими и нежными пальцами.
— Не надо стесняться слез… конечно, ты по ней скучаешь. Она долго болела?
— Всего два дня. — Как только Томми начал изливать ей душу, ему сразу стало легче. — Мы думали, что у нее заурядный грипп или простуда. А это был менингит. Врачи ничего не смогли сделать. Она просто ушла.
